"Филип Рот. Болезнь Портного " - читать интересную книгу автора

бросился в лес, упал на землю и сунул член в холодную и рыхлую выемку
яблока, воображая, что выемка эта на самом деле находится между ног того
мифического создания, которое называло меня Большим Парнем, вымаливая у меня
то, чего не удостаивалась еще ни одна девушка за всю историю. "О, засунь его
в меня, Большой Парень", - стонало яблоко, которое я трахал во время того
пикника. "О, Большой Парень, трахни меня!" - умоляла молочная бутылка,
которую я хранил в подвале, и которую яростно насиловал после школы, смазав
предварительно член вазелином. "Давай, Большой Парень, давай!" - повизгивала
говяжья печенка, купленная мной в один прекрасный день в мясной лавке.
Хотите верьте, хотите - нет, но я, совершенно обезумев, изнасиловал тот
кусок мяса по дороге на занятия по подготовке к бар-мицве, спрятавшись за
афишной тумбой.
К концу первого года обучения в средней школе - и первого года занятий
мастурбацией - я неожиданно обнаружил на нижней стороне своего пениса, у
самой головки, небольшое пятнышко, признанное впоследствии родинкой, Рак. Я
подхватил рак. Непрестанное дерганье полового члена, бесконечные фрикции
довели меня до неизлечимой болезни. А мне еще нет и четырнадцати лет! По
ночам, лежа в постели, я обливался горючими слезами. "Я не хочу умирать!
Пожалуйста! - всхлипывал я под одеялом. - Не хочу! Пожалуйста!" Но затем,
немного поплакав и резонно решив, что в любом случае скоро буду хладным
трупом, - я опять принимался дрочить и спускал в собственный носок. Я всегда
брал с собой в постель носки - в один из них я кончал перед сном, а во
второй - после пробуждения.
Если бы только я мог ограничиться одной мастурбацией в день! Или двумя.
Или хотя бы тремя. Увы. Перед лицом грядущей скорой смерти я бил один рекорд
за другим. Перед едой. После еды. Во время еды. Я вскакиваю из-за обеденного
стола, трагически хватаясь руками за живот.
- Понос! - кричу я. - У меня понос!
Мчусь в туалет, запираю за собой дверь и натягиваю на голову трусы,
похищенные из платяного шкафа сестры. Я держал их в кармане, завернутыми в
носовой платок. Хлопчатобумажная материя, которой я касаюсь губами,
настолько возбуждает меня - само слово "трусы" так возбуждает, - что
траектория моей эякуляции достигает невиданных доселе высот: вырвавшись из
головки члена подобно ракете, сперма ударяет прямо в лампочку над моей
головой, где и повисает перламутровой каплей, к моему ужасу. Перепутавшись,
я прикрываю голову руками, ожидая взрыва и звона разбитого стекла - как
видите, мысли о катастрофе ни на секунду не покидали меня. Потом, стараясь
не шуметь, вскарабкиваюсь на радиатор и снимаю раскаленную каплю с помощью
туалетной бумаги. Затем начинается тщательный осмотр - в поисках следов
преступления я обследую клеенчатую занавеску, ванну, пол, четыре зубные
щетки - Боже избави! - и в ту секунду, когда уже собираюсь открыть дверь,
воображая, что замел все следы - в эту самую секунду душа моя уходит в
пятки: капля спермы примостилась, подобно сопле, на носке моего ботинка. Я -
Раскольников онанизма: клейкие, липкие улики буквально повсюду! Может, у
меня и на манжетах сперма? и в волосах? в ушах? Именно эти мысли не дают мне
покоя, когда я возвращаюсь за обеденный стол - раздраженный и измученный.
- Не понимаю, почему ты запираешься в ванной на щеколду? - спрашивает
отец, разевая набитый красным желе рот. - Ума не приложу. Это же все-таки
квартира, а не Центральный вокзал.
-...уединение... я же человек... больше не буду... - бормочу я в ответ,