"Эразм Роттердамский. Диатриба, или рассуждение о свободе воли" - читать интересную книгу автора

молодые люди, которые безмерно влюблены и, куда ни повернутся, воображают,
что повсюду видят предмет своей любви. Еще более здесь подойдет другое
сравнение: как люди, которых борьба ожесточила так, что они превращают в
оружие все, что у них под рукой - будь это кружка или тарелка. Скажи, может
ли быть беспристрастным мнение людей, которые так настроены? Или по-иному:
какой толк от такого рода рассуждений, кроме того, что один из спорщиков
уйдет оплеванным? Всегда, однако же, будет много таких, которых описывает
апостол Петр: "неученые и нестойкие, которые на свою погибель искажают
Писания".
Поэтому, что касается моего мнения, то я признаю, что по многим разным
суждениям о свободной воле, дошедшим от древних, я до сих пор еще не имею
определенного убеждения, за исключением того, что думаю, что какая-то сила у
свободной воли есть. "Утверждение" Мартина Лютера я читал, и читал без
предвзятости, не считая той, что я был, скорее, расположен к нему наподобие
того, как следователь обычно бывает расположен к утомленному обвиняемому. И
хотя Лютер излагает и ведет дело всякими способами и с большим
воодушевлением, меня он, скажу прямо, пока что не убедил.
Если кто-нибудь захочет приписать это моему слабоумию или невежеству.
То я с ним не стану спорить, только пусть даже и слабоумным - хотя бы
научения ради - разрешат поспорить с теми, кого Бог одарил богаче; особенно
когда Лютер придает очень мало значения просвещенности и очень много духу,
который иногда окропляет более невежественных людей тем, в чем отказывает
sofois (греч.)
Это я говорю тем, которые отважно заявляют, что у Лютера в мизинчике
заключено более просвещенности, чем у Эразма во всем теле, против чего я,
разумеется, сейчас возражать не стану. Думаю, что при всей их
несправедливости мне удастся их уговорить признать, что, если я соглашусь в
этом споре с Лютером в том, что его ни в коем случае не должно обременять
уже существующее суждение докторов, соборов, университетов, пап и королей,
то и моего дела не должно ухудшать опрометчивое суждение некоторых людей.
Мне кажется, я понял, о чем толкует Лютер, но, может быть, мое мнение меня
обманывает; поэтому я хочу быть собеседником, а не судьей, исследователем, а
не основоположником; я готов учиться у каждого, кто предлагает что-то более
правильное и достоверное, хотя я охотно советовался бы и с людьми среднего
ума; в вопросах такого рода не следует спорить так упрямо; это больше вредит
христианскому согласию, чем помогает благочестию.
В божественных Писаниях есть тайны, в которые Бог не хотел, чтобы мы
проникали глубже; если мы попытаемся в них проникнуть, то чем глубже мы
продвинемся, тем больше будет тумана, и мы, таким образом. Узнаем
непостижимое величие божественной премудрости и немощь человеческого разума.
Вроде того что рассказывает Помпоний Мела о какой-то Корикийской пещере,
которая сначала манит своим приятным видом и привлекает к себе, пока,
наконец, тех, кто прошел глубже, не охватывает страх и трепет перед величием
обитающего там божества. Поэтому при входе туда было бы, по-моему,
благоразумнее и благочестивее восклицать вместе с Павлом: "О глубина
богатства мудрости и ведения Божьего! Сколь непостижимы суждения Его и
неисследимы пути Его!" И вместе с Исайей: "Кто услышал дух Господа и кто был
у Него советником?" Как если бы мы хотели определить то, что выходит за
пределы человеческого разума. Многое скрыто до времени, когда мы увидим уже
не отражения и намеки, но узрим величие Господа, когда Он откроет нам лицо.