"В.В.Розанов. Жертвенный убой (Что мне случилось увидеть) " - читать интересную книгу автора

жертвоприношение, полное леденящего ужаса. Ведь недаром же в меня полетели
камни, недаром я видел ножи в руках резников. Недаром же я был близок, и,
может быть, очень близок, к роковому исходу. Ведь я осквернил храм. Я
облокотился о притолоку храма, тогда как в нем могли присутствовать лишь
причастные ритуалу левиты и священнослужители. Остальные же евреи
почтительно стояли в отдалении.
Наконец, я вдвойне оскорбил их таинство, их ритуал, сняв головной убор.
Но почему же я вторично молчал во время процесса! Ведь передо мной уже
была эта кровавая картина, ведь для меня не могло быть сомнения в ритуале.
Ведь передо мною все время, как тень Банко, стояла кровавая тень милого,
дорогого мне Андрюши.
Ведь это же знакомый нам с детства образ отрока-мученика, ведь это
второй Дмитрий-Царевич, окровавленная рубашечка которого висит в Московском
Кремле, у крошечной раки, где теплятся лампады, куда стекается Святая Русь.
Да, прав, тысячу раз прав защитник Андрюши, говоря: "Одинокий,
беспомощный, в смертельном ужасе и отчаянии принял Андрюша Ющинский
мученическую кончину. Он, вероятно, даже плакать не мог, когда один злодей
зажимал ему рот, а другой наносил удары в череп и в мозг..." Да, это было
именно так, это психологически верно, я этому был зритель, непосредственный
свидетель, и если я молчал - так, каюсь, потому, что я был слишком уверен,
что Бейлис будет обвинен, что беспримерное преступление получит возмездие,
что присяжным будет поставлен вопрос о ритуале во всей его полноте и
совокупности, что не будет маскировки, трусости, не будет места для
временного хотя бы торжества еврейства.
Да, убийство Андрюши, вероятно, было еще более сложным и леденящим
кровь ритуалом, чем тот, при котором я присутствовал; ведь Андрюше нанесено
было 47 ран, тогда как при мне жертвенному животному наносилось всего
несколько ран - 10-15, может быть как раз роковое число тринадцать, но,
повторяю, я не считал количества ран и говорю приблизительно. Зато характер
и расположение ранений совершенно одинаковы: сперва шли удары в голову,
затем в шею и в плечо животному; одни из них дали маленькие струйки, тогда
как раны в шею дали фонтан крови; это я отчетливо помню, так как струя алой
крови залила руки, платье резника, который не успел отстраниться. Только
мальчик успел отдернуть священную книгу, которую все время держал раскрытою
перед резником, затем наступила пауза, несомненно короткая, но она казалась
мне вечностью - в этот промежуток времени вытачивалась кровь. Она собиралась
в сосуды, которые мальчик подставлял к ранам. В это же время животному
вытягивали голову и с силой зажимали рот, оно не могло мычать, оно издавало
только сдавленные хрипящие звуки. Оно билось, вздрагивало конвульсивно, но
его достаточно плотно держали прислужники.
Но ведь это как раз то, что устанавливает судебная экспертиза в деле
Ющинского: "Мальчику зажимали рот, чтобы он не кричал, а также чтобы усилить
кровотечение. Он оставался в сознании, он сопротивлялся. Остались ссадины на
губах, на лице и на боку".
Вот как погибало маленькое человекообразное животное. Вот она,
жертвенная смерть христиан, с замкнутым ртом, подобно скоту. Да, так
мученически умирал, по словам профессора Павлова, "молодой человек, господин
Ющинский от забавных, смехотворных уколов".
Но что с несомненной точностью устанавливает экспертиза - это паузу,
перерыв, последовавший вслед за нанесением шейных, обильных кровоизлиянием