"Гюг ле Ру. Норманны в Византии " - читать интересную книгу автора

выражать какое бы то ни было неудовольствие при одном виде самодержца. Его
радовала уверенность в том, что эти буяны ежеминутно были готовы своей
могучей грудью прикрыть его трон. И в награду за такую верность базилевс
отдавал в их распоряжение Византию, как какой-нибудь покоренный город.
Но за удовольствие императора приходилось дорого платить жителям Царицы
мира, в особенности содержателям питейных заведений и мужьям. По преданию,
самые знатные византийки и даже те, которые были приняты в императорском
гинекее, не отказывались участвовать, наряду с разными женщинами из низов
общества, в ночных похождениях варягов.
Соскучившись жить среди изящных, изнеженных мужчин своего круга, эти
дамы искали по ночам новых, сильных эмоций в Буколеоне.
В гавани, против судов, которые привозили из страны руссов громадные
транспорты хлеба, варяги устроили обширную пивную И там, в честь асов,
выпивали рога с пенистой брагой.
Опьяненные, забывали они прелести греческого моря, лазурь небес,
легкость своей жизни, и из глубины их широкой груди вырывались гимны, полные
мрачного отчаяния, или меланхолично звучали грустные песни любви.
Дромунд слушал их с напряженным вниманием и, казалось, подстерегал
тайну, могущую быть высказанной одним из этих людей в пьяном виде. Он жил
среди них не как товарищ, с открытой для всех душой, но как притаившийся
охотник, выслеживающий добычу.
Благодаря присущей людям его племени способности быстро запоминать,
равно как и врожденному музыкальному слуху, Дромунд уже начал почти хорошо
говорить на мелодичном языке византийцев. Даже на египетском наречии он мог
отвечать на вопросы пристававших к нему девиц, которые торговали своей
красотой.
Но Дромунд оставался холоден, как кусок льда, который не могли
растопить самые жаркие лучи солнца, и ни игры, ни любовь не затрагивали его
души, там царила только одна занимавшая его мысль.
Однажды, когда он стоял на часах у дверей триклиния, Харальд сказал
ему:
- Когда больной чувствует, что легкие его переполнены кровью, то он
велит пустить себе кровь, и это его облегчает. Не решился ли ты так же
излить свою печаль?
Дромунд, продолжая грустно смотреть в землю, ответил:
- Ну, хорошо, я поделюсь с тобой моим горем. Два года тому назад при
входе во фьорд я нашел тело моего милого брата. Оно еще содрогалось в
предсмертных судорогах от полученной в спину раны. Убийца унес с собой
мечь...
- Ты предполагаешь, что твой враг служит в варяжской дружине? - спросил
Харальд.
- Жрец сказал мне это.
- Какой знак был на мече твоего брата?
- Рукоятка его, - отвечал Дромунд, - представляет собой медвежий
коготь.
При этих словах брови Харальда нахмурились, и Дромунд, заметя это,
воскликнул:
- Ты знаешь этого человека?
Причем от злобы и горя у него выкатились из глаз две слезы, тяжелые,
как свинец.