"Гюг ле Ру. Норманны в Византии " - читать интересную книгу автора

насколько позволяла цепь, крикнул ему:
- Чтоб когти Фенрира вонзились тебе в кожу! Прекрати ты этот волчий
вой! Возьми кости и давай сыграем. Ты отказываешься? Что с тобой? Уж не
сожалеешь ли ты о Византии?
Со спокойствием человека, не боящегося, что усомнятся в его мужестве,
Харальд отвечал:
- Я мечтал, что возвращусь на родину с нагруженной золотом ладьею. Мне
хотелось еще отправиться на конец моря, на запад, и посмотреть на других
богов, кроме асов, охраняющих другой мир. Я завещал сжечь себя на своем
судне. Вот над своей головой я как бы слышу шелест стяга, которого я уже
больше не разверну.
Дромунд, желая убедить его, что судьбы людей заранее предначертаны на
небесах, промолвил:
- Что тебе из того, что несколькими годами больше или меньше морской
ветер будет дуть тебе в лицо? След самой знаменитой ладьи исчезнет в океане;
дым самого славного костра рассеется в воздухе. Предоставь женщинам
оплакивать утраченную молодость и купцам сожалеть о жизни. Неведомый мир
находится не на западе от фьордов и Пропонтиды, а над ними. Через несколько
часов мы пройдем уже таинственный путь! Двери отпираются перед нами! Свет
воссеяет в наших потухших глазах!
Голос Дромунда славился среди моряков. Говорили, что он надувает
паруса, доходит до неба, что сами асы наклоняют ухо, чтобы наслаждаться,
слушая его пение. В этот же вечер, когда Дромунд, экзольтированный верой и
предстоящей смертью, обращая к небу свое вдохновенное лицо, спокойное, как у
самого Бальдра, торжественно запел похоронный гимн, - голос его звучал, как
никогда прежде, и вся фигура как бы дышала гордым сознанием близости к
Валгалле.


[Image011]


Глава 8
Евдокия

Из придворных дам, окружавших базилиссу Теофано, она более всего
любила, за веселость, живое воображение и изобретательность в развлечениях,
некую Евдокию, молоденькую вдовушку одного знаменитого патриция, удивлявшую
всю Византию своими разнообразными фантазиями и любовными причудами.
Она открыто выказывала, например, какую-то необъяснимую привязанность к
бывшему придворному писцу, выгнанному Константином Багрянородным со службы
за взятки и лихоимство.
Она употребила все свое влияние на то, чтобы избавить этого негодяя,
Иоанна, прозванного Хориной, от заслуженной казни, устроив ему убежище в
монастыре; она вела с ним самую прочувствованную переписку.
Впоследствии, при восшествии на престол Романа, благодаря ее стараниям
и по ее совету, Хорина сбросил свой монашеский клобук и пристроился опять ко
двору.
Горячее рвение, высказанное Евдокией в заботах о Хорине, неприятно
действовало на императрицу и заставляло ее хмурить брови. Но Евдокия, поведя