"Гюг ле Ру. Норманны в Византии " - читать интересную книгу автора

любовь...
Ирина ответила на это:
- Я тоже так думала и признаюсь, что глаза мои искали среди людей,
ухаживающих за мной, человека, которого бы я могла полюбить. Я готова была
совсем отдаться этому чувству, но я не могла не видеть, что никому не нужна
была моя душа. А отдаться одному опьянению наслаждением, что составляет вашу
жизнь, я боялась и предпочла свои вечные слезы.
При ее последних словах Евдокия сделала такую жалкую мину, что оба
брата не могли оставаться более серьезными.
- Где же ты родилась? - спросила она.
- В Милете, - ответила Ирина.
- Не может быть! Ты не могла родиться в такой жаркой стране, где лучи
солнца дают силу любить, ты родилась, вероятно, в грустной стране,
освященной холодной луною; твоя мать зачала тебя в ласках северного воина,
носившего на шлеме снежный султан.
Разговаривая таким образом, они дошли до места, где сад заканчивался
набережной Буколеона и где привязанные к столбам варяги ожидали своей казни.
Приблизившись к балюстраде, они услыхали пение Дромунда.
Устремив глаза на заходящее солнце, он пел заключительную строфу гимна.
Голос его разносился чистый как снег и полный горячей веры.
Песня говорила о том, как в изукрашенном алмазами покое, на роскошном
брачном ложе Валкирия с возлюбленным своим горят в вечном пламени любви,
излечивая поцелуями страдания.
Ирина остановилась, с блуждающими глазами.
- Слушайте, - сказала она. Голос между тем продолжал:

Их души слились воедино, как два луча в один свет,
и взаимное чувство согревает больше их сердца, чем
их молодые тела.


[Image014]


Глава 11
Ирина и Дромунд

День склонялся к вечеру. За высокими куполами большого дворца
постепенно пряталось солнце; косые лучи его скользили по крышам Буколеона,
золотили снасти бесчисленного множества судов, стоявших в водах Босфора, и
тонул в колеблющихся волнах последнего.
Остановившись у балюстрады, Ирина стала любоваться морем.
Неподвижный в жаркие часы дня, Босфор терял свое спокойствие, делавшее
его воды похожими на лазурный, огромный мост.
Вечерний ветерок давал им жизнь, которая, как казалось Ирине,
пробуждалась и в ее душе.
Эту жизнь вызывал в ней голос полный веры и грусти, говоривший о чем-то
постоянном, что не гаснет, как веселье и радость, переживает смерть и
сливается с вечностью.
С горячим порывом, вырвавшимся, как вздох, из ее груди, она спросила: