"Александр Рубан. Сон войны (журнальный вариант)" - читать интересную книгу автора

обожал сухие вина из метрополии - и в них мы его и утопили, как герцога
Кларенса. Я прочел об этом в трофейном томике Шекспира. И вот что
интересно: Шекспира я читал на французском! Никогда не знал этого языка, а
теперь знаю. Если это, конечно, французский. Фома Петрович, вы знаете
французский?
- Откуда?.. - Я усмехнулся и покачал головой (уже слегка шумевшей).
- А вы, Танечка? Изучали в гимназии?
- Только-только начала в октябре шестнадцатого. А в январе учителя
арестовали: не то за прокламации, не то за порнографию, так мы и не
узнали, за что. Латынь и древнегреческий учила. Псалтырь на
старославянском могу читать, но только Псалтырь и только читать. А
французский... Так, несколько расхожих фраз.
- Ну, хотя бы расхожие...
- Вам, Танечка, повезло, - перебил я. - Даже исключительно повезло - я
имею в виду гимназию. Меня в моей новой жизни (или, напротив, старой?)
только и учили, что землю пахать, да секирой махать, да свово князя пуще
татар бояться...
- Нескладно врешь, Петрович! - объявил Сима. - Как же ты их мочил,
татар, если боялся?
- От страха, - ответил я. - Убивают всегда от страха.
- А князя пуще татар боялся? Надо было его замочить!
- Бывает страх, не отличимый от любви...
- Знакомая песня, - хмыкнул Сима. - Только про Сталина не агитируй -
надоело. Такие, как ты, чуть хватанут и сразу про Сталина. Или лапшой...
- Перестаньте, Сима, - попросила Танечка. - Лучше налейте мне еще.
- Вот это дело! - Сима откупорил вторую бутыль.
- А ты сталинист, Серафим? - спросил Олег. - Вот ух никак не подумал
бы.
- Я Сима Снятый! Других названий у меня нет. Сдвинули?
Мы сдвинули...
- А убивают не только от страха... - сказал Олег и опять улыбнулся мне
жесткой, неприятной улыбкой. - Теперь вот страшно сказать, но французов я
убивал с наслаждением. Всех, без разбора: и бонапартистов, и сочувствующих
нам, и даже прямых перебежчиков. Ни одного "шерамижника" в моем отряде не
было. Они все были чужие и лишние на Руси и, к счастью, напали первыми. -
Он поежился. - Если и доводилось кого бояться, так это своих же, русских:
Коллаборационистов. Но их мы не убивали - вешали за ноги и пороли...
Страшный опыт.
- Опыт? - переспросил я.
- Именно опыт - жизненный опыт. Я не могу воспринимать его отстранение.
Я знаю, что Бонапарт не прошел дальше Москвы, что никакие мавры никогда не
жгли Березино, и что сам я родился в 1965 году, а не в 1790-м. Что все это
- чья-то хитроумная выдумка, эксперимент, о целях которого мы можем только
строить предположения. И тем не менее, все это было. Со мной. За
каких-нибудь полчаса я прожил иную жизнь.
Я покивал, потому что сам чувствовал то же самое.
- А вернувшись, - продолжал Олег, - я понял, что узнал о себе массу
неприятных вещей. Например, что могу убивать с наслаждением... Лучше бы я
делал это от страха, как вы.
- Тоже, знаете ли, мало приятного.