"Александр Рубан. Витающий в облаках (Фантастическая повесть)" - читать интересную книгу автора

как деникинцы
смогли взять его в плен. Нипочем бы они его не взяли, если бы не
предатель - хозяин хутора. (Дедушка после того случая решительно завязал и
за всю жизнь не выпил ни капли водки. А когда друзья-командиры спрашивали,
не постригся ли Бес в монахи, он им про тот хутор рассказывал...) На
фотографии Никита-Бес стоял на краю старой шахты, широко расставив босые
ноги и уперев подбородок в грудь, но голова его при этом всё равно не была
опущена, а держалась даже ещё прямее. Так любил стоять папа, когда ему
что-то не нравилось или когда он с кем-нибудь решительно не соглашался.
Только папа ещё и руки на груди складывал, а дедушка руки держал за спиной
(на снимке не видно, что они связаны), смотрел в сторону и улыбался. ("Это
он на меня смотрит, - говорила баба Моня. - Я его тогда в первый раз
увидела". - "И сразу влюбилась?" - подхватывала Люся. - "Сразу, - улыбалась
баба Моня. - Если б не сразу - не жить бы ему больше...")
Очень красивым был Никита-Бес на этой фотографии.
Но вот увеличивать её было никак нельзя. И вовсе не потому, что снимок
портили чёрные трещины - одна, горизонтальная, перечёркивала дедушкин лоб,
а вторая, от середины левого края и косо вниз, отрезала правую ногу. Даже
если бы не было этих трещин - всё равно нельзя такое вешать на стенку в
увеличенном виде. Разве что в музее - да и то, пожалуй, не стоит.
Потому что на этой фотографии дедушку в первый раз расстреливали.


Глава первая. Леонид Левитов.

"Только счастливые могут летать".
Неправда!
Ведь он летает...
Это трудно и страшно - летать над городом в такую ненастную, как
сегодня, ночь, минуя смутные тени девятиэтажек, угадав их по редко
освещённым окнам лестничных клеток, а чаще - по глубоким квадратным
провалам в чуть подсвеченных облаках, рискуя задеть провода, косо идущие
вниз. Это трудно и страшно, и в этом нет никакой романтики; а сентябрь на
исходе, и ночи всё холоднее... Но каждую ночь Леонид Левитов заставляет
себя летать.
Вечерами он слоняется по квартире, пока Люся проверяет свои тетрадки -
по две-три стопы каждый вечер. Иногда, закончив проверять, она затевает
стирку, и это особенно невыносимо: ведь он не может просто взять и
полететь, он ей сотни раз это объяснял. Ему надо сосредоточиться,
нацелиться на полёт, победить страх, наконец! Подготовка займёт не менее
часа, а стирка кончается, как правило, в два часа ночи - значит, выспаться
после полёта опять не удастся. И он слоняется по квартире, громко звеня
ключами, открывает окно на кухне и, шумно вздохнув, закрывает окно,
листает, не глядя в неё, какую-то толстую книгу и снова звенит ключами.
Наконец Люся просит его развесить бельё на балконе (и на кухне, между
прочим, тоже - опять будет капать и отвлекать!); наконец они садятся пить
чай (в два часа ночи!); наконец он раздвигает диван, достаёт из ящика
постель, истово взбивает подушки.
- Спокойной ночи, Люсенька, - наконец говорит он с натужной нежностью
и целует её в висок. - Тебе не холодно?