"Лев Рубинштейн. Альпинист в седле с пистолетом в кармане " - читать интересную книгу автора

бригады, и думал о том, что вот уже первый из нас погиб. И что Цыганков не
такая уж сволочь, просто ему очень плохо и, конечно, он не полковник Грибов.
Великанов влез в кузов и сказал: "Где это ты, Левка, так долго
болтался? Может быть, с девицей новгородской поговорил?" Вот я Ирочке
расскажу, тогда узнаешь!"
И рассказал потом Ирочке, как ждал и не надеялся меня увидеть, как
появилась машина и на ней Левка, такой тощий и черный весь, но в хорошем
настроении.
Великанов соскочил, ушел разыскивать какое-то подразделение, а мы
поехали и поехали, а самолеты полетели и полетели, и все чужие и чужие.
Дорога была совсем пустынная, и им было скучно, и все на нас. Мы были одни,
а их много.
Шофер пытался гнать, а самолеты стали кидать бомбы впереди. Тут Вася
понял, что "все"! Подвел к обочине и побежал в канаву. Я за ним, но поближе
к машине. Самолеты не улетали, они весело шалили. Пикировали на машину и
делали выстрел из пушки, соревнуясь в том, кто первый попадет с одного
захода, потом из пулеметов просеивали канавы, в которых мы укрылись. Им все
было видно хорошо.
Стояло чудесное, прозрачное в ясности утро (для них). Они порхали в
голубизне и свете как славные, веселые птички или бабочки, красуясь друг
перед другом, потом подлетали к машине и делали выстрел. Мы глубже
зарывались носом в пыль и песок. Уже почти нечем дышать. Нам это утро не
казалось светлым.
Наконец, машина загорелась. Один из них попал в бак перед кабиной.
Огонь охватил переднюю часть.
Нужно спасать документы и знамя. У штатского не было ощущения, что
знамя - это святыня, но оно и документы должны быть доставлены в часть. Это
долг! Не могу сказать при-том, что и разговор с Цыганковым не оставил следа
в моей психике. В общем, я кинулся к горящей машине, а шофер Вася остался
лежать в канаве. (Цыганков ведь с ним не разговаривал.)
Когда мы натягивали брезент, он был мокрым. Высохнув, затянул узлы на
замках кузова так, что развязать мне их не удавалось. Я бегал вокруг машины,
пробуя с разных сторон. Самолеты, увидя меня, бросили свою игру и кинулись
обстреливать нас с машиной. Мне не до них. Бензин стал вытекать на землю и
гореть под машиной. Скорей! Скорей! Я обломал ногти, но впустую. Ножа нет,
одному не справиться. Кинулся к шоферу: "Помоги развязать брезент! Одному
нельзя".
- Иди ты! Машина все равно сгорит, - сказал он.
- Там секретные документы и знамя бригады.

- Пусть лучше сгорят они, чем я, и лучше, чем достанутся немцам.
- Ах ты, сволочь, предатель, я тебе приказываю, я здесь старший!
- Иди ты. ... Таких старших окунают головой в г .... Я проглотил обиду,
стал его просить: "Самолеты уже не стреляют, у них кончились патроны, они
пикируют впустую". Он лежал лицом вниз и не отвечал.
- Сука, - закричал я (на большее был еще тогда не способен),-застрелю
как собаку, - и вытащил из кармана наган. Он повернулся ко мне лицом. -
Стреляй! Не имеешь права. Только командир может стрелять, а ты кто? Ты
засранец, такой же, как я.
Время шло, а машина горела все больше и больше. Я ударил его два раза