"Лев Рубинштейн. Альпинист в седле с пистолетом в кармане " - читать интересную книгу автора

он. Я его не понимал. "Ты нас даже не познакомил" - сказал я. "Дурак!-
сказал он, - снял бы с нее штаны и познакомился бы. Дурак!"-повторил он.
Я покраснел как мог. Она и глаз не приоткрыла и не сказала ни да, ни
нет. Как будто дело шло не о ней. "Было у тебя полчаса, - сказал
он, -фронтовая норма, сам виноват, а теперь мне уже некогда, я уезжаю.
Дурак! Она славная девочка ..."- и уехал. Я вышел их проводить, посмотрел на
Пальму. Митурич ехала на низкой гнедой кобыле, пузатой и грязной по брюхо.
Кто их в тылу чистит. Некогда. Они стоят в ямах, накрытых хворостом, а навоз
по брюхо.
О Митурич стало мне все интересно. Я приложил к ней прилагательное
"странная", и так стали ее называть: "Странная Митурич".
Действительно, она была странной, эта юная "Пышка".
Митурич приехала в тылы нашей части месяца за три до нашей встречи.
Гражданская девочка с косой (поначалу коса была ниже пояса) сказала: "Хочу
бить немцев". Ей выдали красноармейскую книжку, солдатское обмундирование и
приписали к роте связи телефонисткой. Дело нехитрое. Она быстро научилась
кричать по часу в трубку: "Тюльпан... Тюльпан ... Я Роза ...Командир ушел в
подразделение, скоро будет... Связи со штабом нет" - и еще несколько фраз,
очень важных на войне. Как мне рассказали, она была цветочек, к которому
прикоснуться было кощунством, и только лохматый шмель мог забраться в него,
чтобы попить соку. И такой шмель нашелся. В тыловых частях были так
называемые (на блатном диалекте) "придурки". Выписанные из санроты, еще не
совсем здоровые бойцы. Их оставляли в тылу на месяц, на два до подхода к
кондиции (убивать не совсем здоровых - грех). Однажды в большой землянке
телефонисток к ней подошел Махмуд, "придурок" из Средней Азии, владевший
лексиконом из десяти слов, давно болтавшийся в тылу (так как умел ублажать
начпрода майора Сыса). Заросший и грязный как черт, протянул руку и сказал:
"Пойдем со мной". Она, свободная в тот момент, поднялась и молча пошла за
ним к двери. Странность произошедшего оставила всех в шоке. Через полчаса
Махмуд возвратился, как снаряд, пробивший три наката. Его кто-то в шутку,
совсем не ожидая того, спросил: "Ну как?" Махмуд поднял большой палец и
сказал: "Девочка был! Во!!!" Вскоре и она возвратилась, села на свое место и
начала вызывать Тюльпан (не помню) или Нарцисс. Спокойно и неизменно.
Описание этого эпизода мгновенно распространилось на всю бригаду, и нашлось
множество не веривших, но желающих проверить. Особенно голодными были
лейтенанты - взводные с передовой. Ротные и батальонные, имевшие в своем
распоряжении санинструкторов, медсестер и фельдшеров, способствовали своим
лейтенантам "отметиться" в тылу, во время затишья.
Она относилась очень ровно ко всем. Пришел, позвал ее любой, и она шла
с ним. Не отказывала, не отвечала, не выражала пристрастия или
неудовольствия, не участвовала в выпивках, весельях (в тылу они бывали), в
коллективных встречах. С мужчинами не вела посторонних разговоров. Работала
прилежно и не "отказывала". Так жила. Все были равными перед нею.
Особым отличием пользовался у нее лишь один капитан Костин. Он был
командиром батальона, и в день, когда он приезжал, она не принимала никого.
Он подарил ей офицерское обмундирование и предложил ей быть его женой.
Одежду она приняла без восторга и даже благодарности. Оделась в нее, и все.
Стать его женой отказалась. Он потом мне передал: "Я пришла сюда воевать. И
воюю". "Каждый делает, что может, для победы, - сказала она. - Мне очень
жаль всех, и я их жалею. Твоя жена жалеть не сможет. Подожди до конца войны,