"Ганс-Ульрих Рудель. Пилот "Штуки" (про войну)" - читать интересную книгу автора

понять мои серьезные взгляды на жизнь. Однажды я был помолвлен с девушкой,
которую любил. Она умерла в тот день, когда мы должны были пожениться. Когда
такое происходит с тобой, забыть это непросто".
Я молча возвращаюсь в палатку. Я потом долго думаю о Стине. Сейчас я
понимаю его лучше, чем прежде. Я понимаю, как много значит на фронте такое
взаимопонимание между людьми и тихие разговоры, придающие силы. Разговоры -
не для солдата. Он выражает себя совсем иначе, чем гражданский. И поскольку
война лишает человека претенциозности, вещи, которые говорит солдат, даже
если он принимает форму клятвы или примитивной сентиментальности, всецело
искренние и подлинные и поэтому лучше всей этой риторики штатских.
21 сентября на наш аэродром прибывают тонные бомбы. На следующее утро
разведка сообщает, что Марат стоит у причала Кронштадтской гавани. Очевидно,
они устраняют повреждения, полученные во время нашей атаки 16-го числа. Вот
оно! Пришел день, когда я докажу свою способность летать! От разведчиков я
получаю всю необходимую информацию о ветре и всем прочем от разведчиков.
Затем я становлюсь глухим ко всему, что меня окружает. Если я долечу до
цели, я не промахнусь! Я должен попасть! Мы взлетаем, поглощенные мыслями об
атаке, под нами - тонные бомбы, которые должны сделать сегодня всю работу.
Ярко-синее небо, ни облачка. То же самое - над морем. Над узкой
прибрежной полосой нас атакуют русские истребители, но они не могут помешать
нам дойти до цели. Мы летим на высоте 3 км, огонь зениток смертоносен. С
такой интенсивностью стрельбы можно ожидать попадания в любой момент. Дорль,
Стин и я держимся на курсе. Мы говорим себе, что иван не стреляет по
отдельным самолетам, он просто насыщает разрывами небо на определенной
высоте. Другие пилоты полагают, что, меняя высоту и курс, они затрудняют
работу зенитчиков. Один самолет даже сбросил бомбу за несколько минут до
подхода к цели. Но наши два штабных самолета с синими носами идут прямо
сквозь строй. Дикая неразбериха в воздухе над Кронштадтом, опасность
столкновения велика. Мы все еще в нескольких милях от нашей цели, впереди я
уже вижу "Марат", стоящий у причала в гавани. Орудия стреляют, рвутся
снаряды, разрывы образуют маленькие кудрявые облачка, которые резвятся
вокруг нас. Если бы все это не было так убийственно серьезно, можно было бы
даже подумать что это воздушный карнавал. Я смотрю вниз, на "Марат". За ним
стоит крейсер "Киров". Или это "Максим Горький"? Эти корабли еще не
участвовали в обстрелах. То же самое было и в прошлый раз. Они не открывают
по нам огонь до тех пор, пока мы не начинаем пикировать. Никогда наш полет
сквозь заградительный огонь не казался таким медленным и неприятным. Будет
ли Стин пользоваться сегодня воздушными тормозами или, столкнувшись с таки
огнем, не будет их выпускать? Вот он входит в пике. Тормоза в выпущенном
положении. Я следую за ним, бросая последний взгляд в его кабину. Его
мрачное лицо сосредоточено. Мы идем вниз вместе. Угол пикирования должен
быть около 70-80 градусов, я уже поймал "Марат" в прицел. Мы мчимся прямо к
нему, постепенно он вырастает до гигантских размеров. Все его зенитные
орудия направлены прямо на нас. Сейчас ничего не имеет значения, только наша
цель, наше задание. Если мы достигнем цели, это спасет наших братьев по
оружию на земле от этой бойни. Но что случилось? Самолет Стина вдруг
оставляет меня далеко позади. Он пикирует гораздо быстрее. Может быть, он
убрал воздушные тормоза, чтобы увеличить скорость? Я делаю то же самое. Я
мчусь вдогонку за его самолетом. Я прямо у него на хвосте, двигаюсь гораздо
быстрее и не могу погасить скорость. Прямо впереди я вижу искаженное ужасом