"Ганс-Ульрих Рудель. Пилот "Штуки" (про войну)" - читать интересную книгу автора

Шарновски, с ума сошел? Огонь! Я тебя под арест посажу!", кричу я на него.
Шарновски не стреляет. Потом говорит медленно: "Я не стреляю, господин
лейтенант, потому что вижу, как сзади приближается "Мессершмитт" и если я
открою огонь по "Рате", то могу в него случайно попасть". Это закрывает
тему, как ее понимает Шарновски, но меня пробивает пот. Трассеры проходят
справа и слева. Я раскачиваю машину из стороны в сторону как сумасшедший.
"Можете обернуться. "Ме" сбил эту "Рату." Я накреняю самолет и смотрю назад.
Мимо нас проходит "Мессершмитт".
"Шарновски, будет большим удовольствием подтвердить сбитого для нашего
пилота". Он не отвечает. Скорее всего, обиделся на то, что я не доверился
раньше его суждениям. Я знаю его, он будет сидеть там и дуться, пока мы не
приземлимся. Сколько вылетов мы совершили вместе когда он не размыкал губ
все время пока мы находились в воздухе.
После приземления все экипажи выстроены перед штабной палаткой. Стин
говорит нам, что командир полка уже звонил и поздравил третью эскадрилью с
успехом. Он лично видел впечатляющий взрыв. Стину приказано доложить имя
офицера, который нанес решающий удар для того чтобы рекомендовать его к
Рыцарскому Кресту Железного креста.
Посмотрев на меня, он говорит: "Прости мне, я сказал коммодору, что
настолько горд всей эскадрильей, что предпочел бы наградить за этот успех
всех подряд".
В палатке он пожимает мне руку. "Больше в депешах об этом линкоре не
прочитаешь", говорит он с мальчишеским смехом. Звонит командир полка.
"Сегодня для третьей день тонущих кораблей. Вылетайте немедленно для еще
одной атаки на "Киров", стоящий на якоре позади обломков "Марата". Успешной
охоты!" Фотографии, снятые самым последним самолетом показывают, что Марат
разломился надвое. Это видно на фотографии, которая сделана после того, как
огромное облако дыма стало рассеиваться. Снова звонит телефон: "Стин, не
разглядели, куда упала моя бомба? Я не видел, и Пекрун тоже".
"Она упала в море, господин полковник, за несколько минут до атаки".
Мы, молодежь, сидящая в палатке, с трудом сохраняем невозмутимые лица.
Короткий треск в трубке и это все. Мы не виним нашего полковника, который по
возрасту годится нам в отцы, вероятно, он занервничал и преждевременно нажал
переключатель бомбосбрасывателя. Он заслуживает всяческих похвал за то, что
сам летает с нами в такие трудные миссии. Между пятидесятилетними и
двадцатипятилетними пилотами - большая разница. Это особенно верно для тех,
кто летает на пикирующих бомбардировщиках.
Мы снова готовимся к атаке на "Киров". Стин попал в небольшую аварию,
когда рулил по земле после первого вылета: одно колесо въехало в воронку,
его самолет повредил пропеллер. 7-я эскадрилья обеспечивает нас заменой, но
Стин снова наталкивается на препятствие и этот самолет также выходит из
строя. Замены нет, все самолеты участвуют в вылете. Никто из штаба не летает
кроме меня самого. Стин вылезает из самолета и карабкается ко мне на крыло.
"Я знаю, ты будешь зол на меня, что я взял твой самолет, но поскольку я
командир, то должен лететь с эскадрильей. На этот вылет я возьму с собой
твоего Шарновски".
Раздосадованный и сердитый я иду к мастерским и какое-то время
занимаюсь работой в качестве офицера-инженера. Через полтора часа эскадрилья
возвращается. "Единица", штабной самолет с синим носом, мой самолет,
отсутствует. Я предполагаю, что командир сделал вынужденную посадку на нашей