"Вадим Руднев. Прочь от реальности: Исследования по философии текста" - читать интересную книгу автора

Так, в "Мастере и Маргарите" Булгакова предложение
Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором
город
- одновременно является фразой из романа Мастера, рукопись которого
читается Маргаритой, и началом повествования о Пилате, которое по сравнению
с каруселью московских событий выглядит почти как документальное (см. об
этом [Лотман 1981: 16-17]). Таким образом, процитированное высказывание
относится к трем речевым пластам: к обычной русскоязычной речевой
деятельности (это семантически правильно построенное высказывание); к языку
романа Булгакова и к языку инкорпорированного в роман Булгакова романа
Мастера о Пилате.
Таким образом, это предложение уже внутри булгаковского романа задается
косвенным контекстом: это роман, написанный героем романа, то есть
художественное высказывание "в квадрате". Как мы показали, денотатом
художественного высказывания является само это высказывание как элемент
возможной речевой деятельности, осуществляемой в естественном языке. Но в
романе Булгакова для Маргариты, читающей роман Мастера, таким "естественным
языком" является язык романа Булгакова. Поэтому предложение "Тьма, пришедшая
со Средиземного моря...", означает самое себя два раза: внутри
художественного языка булгаковского романа его денотатом будет являться
высказывание, произнесенное в рамках основного текста романа; вне его это
будет аналогичное предложение русского языка, имеющее в качестве денотата
логическую валентность - то есть являющееся либо истинным, либо ложным.
Можно представить себе, что в романе о Пилате (внутри булгаковского романа)
есть еще один роман, скажем, сочиненный Пилатом, а в нем - еще один, и так
до бесконечности.
Подобного рода бесконечные построения текстов в тексте характерны для
романтического нарратива типа "Мельмота Скитальца" Ч. Метьюрина или
"Рукописи, найденной в Сарагосе" Яна Потоцкого. Бывает и так, что мы читаем
внутри прозаического нарративного художественного дискурса стихи, написанные
его героем; наиболее яркий пример - стихи доктора Живаго, которые Пастернак
выделил в отдельную (последнюю) главу романа. Мы воспринимаем эти стихи на
фоне романа. Они, так сказать, построены из слов самого романа, это
"интенсиональные стихи", отсылающие нас не к реальной жизни их настоящего
автора Бориса Пастернака, а к нарративной художественной реальности. Это
стихи, сотканные из слов несуществующего языка. И вот почти каждый текст,
сколь бы примитивным он ни был, всегда стремится к тому, чтобы
инкорпорировать в свою структуру элементы другого художественного языка, как
правило, более примитивно организованного. Делается это для того, чтобы
создать иллюзию собственной правдоподобности. Эта уловка встречается почти в
каждом бульварном романе, где мы читаем фразу вроде:
В романах обычно пишут то-то и то-то - в настоящей же жизни все
происходит по-другому.
В классической опере XIX века речитатив является эквивалентом
говорения, прозаической разговорной речи. Чтобы подчеркнуть это, для того
чтобы слушатель забыл, что перед ним условное по своей природе искусство,
герои оперы еще и "поют" в интенсиональном смысле, то есть в ткань оперы
вводятся номера (арии, дуэты), как правило, организованные более жестким
художественным языком, или как цитаты из других хронологически более ранних
художественных языков. Так, в "Пиковой даме" П. И. Чайковского исполняется