"Вениамин Семенович Рудов. Черная Ганьча " - читать интересную книгу автора

Азимов бросился напрямик, через осушенное торфянище - кратчайшим путем
к переезду.
Шерстнев остался. Стоять было холодно. Близился рассвет. Выше тумана
чернело холодное небо с множеством звезд, казалось, оттуда тянет морозцем.
Звезды медленно блекли, словно поднимались все выше и выше. От леса вместе с
легким дыханием ветра доносился тихий гул.
Азимов, видно, ушел далеко, скоро будет на переезде. Шерстнев тоже
побежал ленивой рысцой. Пробовал настроить себя иронически - к Азимову, к
происшествию, к самому себе. Медали захотелось. На муаровой ленточке.
Отпуска на пару недель. "А почему бы и нет, - возражал изнутри другой
Шерстнев. - Ты что, какой-нибудь особенный, из другого теста, не из такого,
как все эти парни? Да ты же сам последний пижон".
Торфянище оборвалось. Где-то здесь, в редком березнике, пролегала
дорога к шоссе. Весной, знакомя молодых солдат с тылом участка, капитан
водил по нему и его, Шерстнева, прибывшего на заставу из автороты. Помнится,
капитан показывал переезд, к нему вела именно эта лесная дорога,
затравенелая, с чуть заметными, тоже заросшими травой полосами колеи - ее и
днем не сразу заметишь. До переезда, скрытого сейчас темнотой и туманом,
было километра полтора-два, от силы минут десять быстрой ходьбы.
Туман висел плотно и неподвижно. Шерстнев вглядывался вперед, надеясь
увидеть огонь фонаря над шлагбаумом, но разглядеть ничего не удавалось.
Тогда он вспомнил, что недалеко от дороги, у самого торфянища, растет старый
дуб. В густой кроне его на самой высоте сохранилась площадка, на ней много
лет назад наблюдатели несли службу.
Дерево он заметил сразу - дуб высился над туманом темной громадиной.
Сразу отыскалась дорога, заросшая пыреем и лозняком. Лозняк почему-то
вымахал посредине дороги и больно хлестал по лицу, пока Шерстнев не
догадался сойти на обочину. Горела нога, стертая подвернувшейся портянкой.
Все было в тягость: автомат, бесполезная теперь ракетница с пустой сумкой,
телефонная трубка. И даже поясной ремень, под которым зудело потное тело. От
усталости Шерстнев готов был свалиться прямо здесь, на дороге, в росный
пырей и лежать, вытянувшись, лежать до бесконечности. Ему вдруг подумалось о
минских дружках, подумалось со злостью, чего раньше не случалось. Представил
себе Жорку Кривицкого с крашеными - до плеч - иссиня-рыжими волосами, Боба
Дрынду с Грушевки. Боб ежевечерне, как на работу, в одно и то же время
приходил к "Весне" - ровно в девять - в расклешенных вельветовых брюках
синего цвета, окантованных понизу латунной полоской, в длинном, до колен,
голубом сюртуке с множеством пуговиц...
- Паразиты! - тихо выругался Шерстнев.
Далеко за переездом, где проходило шоссе, слышался однообразный ноющий
звук и слабо светилось небо. Было похоже, идут на подъем груженые
автомашины.
Шерстнев не думал, чьи машины, куда направляются, сколько их. Едут, -
значит, нужно. И от этого стало хорошо: в мглистой ночи он не один, вот и
другие бодрствуют...
Казалось, дороге не будет конца - она вела его и вела. Он давно перешел
на шаг, бежать не было сил. Думал, вот, рукой подать до шлагбаума, где
стоять ему на пару с Азимовым и проверять документы, а тут иди да иди.
Гул машин приближался. Тьму разрезало множество желтых полосок, пока
еще стертых туманом и расстоянием, - двигалась автоколонна. В голову не