"Вениамин Семенович Рудов. Черная Ганьча " - читать интересную книгу автора

пришло, что свои, отрядные машины. В желтом свете клубился туман.
Машины были недалеко, на скате бугра. Моторы урчали ровно и сильно, без
перегрузки, как сдавалось вначале. На перекрестке полосы развернулись в
разные стороны - вправо и влево, - пошли параллельно границе.
"Наши! - наконец догадался Шерстнев. - Блокируют район".
У него заныло под ложечкой.
Фары одна за другой гасли в тумане, гул становился тише.
Где-то за мостом через Черную Ганьчу хлопнул газом мотор, как
выстрелил.
Над лесом легла тишина.
Ветер принес запах бензиновой гари.
...Лозняк больно сек по лицу, но Шерстнев боли не чувствовал. Только
гулко и часто стучало сердце, и жар разливался по телу. Минск, дружки, все
другое, что совсем недавно приходило на ум, даже Лизка, - все это
отодвинулось далеко-далеко. Он бежал, не разбирая дороги. А рядом будто был
старшина и покрикивал, как в первые дни: "Давай-давай! Ноги длинные, чего
семенишь!"
Переезд показался, как только он выбежал из березника. Освещенные
фонарем, у шлагбаума стояли стрелочник Вишнев и Азимов, глядели на него,
бегущего. У Вишнева в руках был фонарь с желтыми и красными стеклами.
Вглядываясь вперед, поднял его над собой.
- А мне сдалось, лось через березник ломится. Шуму, грохоту...
Шерстнев не обиделся: старика Вишнева знали в отряде, не одного
нарушителя помог задержать, одним из первых был награжден пограничной
медалью. Родом с Тамбовщины, он застрял здесь в сорок пятом, обжился,
привык.
- Как тут у вас? - спросил Шерстнев.
- Полны парадка. - Азимов снял с плеча автомат. - Шибко бежал?
- Жарко.
- Ми думал, ты, как буйвол - памала хади.
- В мыле. Как лошадь. - Шерстнев расстегнулся, подставил ветру открытую
грудь.
Азимов скинул с себя плащ:
- Вазьми.
- Вот чудак!..
- Ты, парень, не хорохорься, - вмешался Вишнев. - Нынче стали ночки
того, значится, со сквознячком. В августе, парень, ночка сентябрит. Не
петушись зазря.
От повышенного внимания Шерстневу стало не по себе, как-то неловко, к
тому же пришло ощущение вины перед Азимовым, но, привыкнув всегда
притворяться, изображать из себя парня без сентиментов, сердито рявкнул:
- Кончайте вы! Тоже мне милосердные сестры!
Азимов набросил ему на плечи плащ:
- Очень ты хитры, таварищ Шерстынов. Так дэла нэ пайдет.
- Чего-о-о?
- Ты санчаст лажись, а за тэбэ граница Азимов ходи, да? - Парень
по-детски тоненько рассмеялся. - Бери пылащ, Игар.
- Тоже мне...
Благо, было темно.
И, как во время недавнего разговора по телефону со старшиной Холодом,