"Легар Баронович Рудый. Порождение зла, или нет страшнее врага, чем бывший друг " - читать интересную книгу автора

Серым и мной, и все сразу одновременно вцепились в Цыгана. Пока мы
развернулись, на него уже было страшно смотреть. Мы устремились в лающий,
хрипящий, рычащий клубок, центром которого был окровавленный Цыган.
Раздёргав этих гадов, мы занялись каждый своим противником. Стоял истошный
лай, визг.
Мужики пришли в себя и начали с тупым остервенением колоть штыками этих
убийц. Когда штык входил полностью в тело, раздавался визг и короткая
автоматная очередь, разбрызгивающая фонтанчики крови...
Закончилось всё так же неожиданно, как и началось.
Ген Геныч собрал на земле части тела того, кто раньше был нашим любимым
Цыганом и понёс в "саклю". Папа, Владимир, Серый и Виктор побежали помогать
ему, хотя все прекрасно осознавали, что...
Глеб пытался успокоить Николая, который с дикими глазами и матерным
рычаньем исступлённо пинал мертвяков, покачивающихся от каждого его удара.
Не понимая происходящего, овчар Лютый недоумённо глядел на хозяина.
Нас, совершенно отрешённых, завели в дом, раздели и осмотрели. Мы были
целы, не считая мелких царапин и порванного века у Рича. Глеб сам взялся
обрабатывать его рану: промыл, стянул лейкопластырем и начал искать, из чего
можно сделать воротник, чтобы уберечь рану от возможных расчёсов.
Ген Геныч бился над Цыганом часа четыре, потом, совершенно
обессиленный, сполз на пол. Владимир протянул ему бутылку со спиртом.
Папа и Виктор, связав углы окровавленной простыни с лежащей на ней
собакой, вынесли её наружу. Сергей взял две лопаты и два автомата и вышел
вслед за ними.
Вечерело. Трещал костёр, бубнили голоса, перемежающиеся автоматными
очередями. Полыхал кровавый закат. Воздух был густой и терпкий. Он с большим
трудом входил в лёгкие, наполняя всё запахом палёной шерсти. Потом пришла
ночь...
Оставив Глеба присматривать за нами, мужики развели огонь между
деревьев, на одном из которых было 3 зарубки, а на другом 34. они молча
сидели у костра, курили и пили водку без закуски. Говорить было не о чем.
И было утро... И был день. Мы забылись тяжёлым беспокойным сном,
постоянно взлаивая, дёргая ногами и головами. Ген Геныч возился с глазом
Рича. Мужики чистили оружие и картошку. На столе, запёкшемся от крови
Цыгана, Папа в задумчивости выписывал шариковой ручкой четверостишье Баба
Тахира:

Да будет сломлен твой, небесный свод, хребет!
Ты поглощаешь всех, явившихся на свет.
Не слышал я, чтоб жизнь ты даровал навечно,
Зато слыхал не раз: таких-то больше нет...
На нарах отец с Николаем, опершись спинами, курили и о чём-то тихо
переговаривались. Пришёл Али, рассказал, что Юрику сделали три операции, что
он сейчас в реанимации, пока в тяжёлом состоянии.
- Я костьми лягу, клянусь мамой, он будет жить! Ничего не пожалею... -
распинался этот "Азраил".
- Я видел 34 зарубки. Мой человек считал - всё правильно... Номне
кажется, что их было больше... Подождём ещё дня 3-4-, появятся... Сына
можешь оставить у себя, - обратился он к Лютому, - остальных - отдам после,
как договаривались. Не бойся, не обману!