"Вера Русанова. Букет для будущей вдовы" - читать интересную книгу автора

фланелевой рубахе. Правда, теперь рубаха была расстегнута и под ней
виднелась черная майка, похожая на те, в которых обычно занимаются "качки"
в спортзалах. Костюм "рейнджера" довершали резиновые пляжные шлепанцы и
серебряный крестик, висящий на шелковом шнурке. В левой руке Селиверстов
держал огромный бутерброд с сыром, кетчупом и колбасой. Из комнаты
доносился звук работающего телевизора.
Нельзя сказать, чтобы наше появление хозяина обрадовало. Во всяком
случае, поизучав мою физиономию с десяток секунд, на Леху он взглянул, как
умирающий солдат на друга, предательски выстрелившего ему в спину.
- Что, опять? - в голосе его послышались едва ли не истерические
нотки.
- Олег, ты извини, - Митрошкин смущенно опустил голову и пнул ногой
косяк, - но у нас тут опять появились... новости. Так, наверное, правильнее
будет сказать?
- Ну, проходите! - "рейнджер" неопределенно мотнул головой в сторону
комнаты. А я со спокойной гордостью сообщила:
- Вообще-то, Леша просто пытается меня выгородить. Инициатива прихода
сюда принадлежит мне: он упирался до последнего и не хотел никого
беспокоить. Однако, я, на свой страх и риск, решила отвлечь вас от домашних
забот и сообщить некоторые интересные детали. А там уж поступайте, как
считаете нужным.
Речь была продумана мной заранее, по дороге сюда, и прочувствовать всю
глубину сказанных слов Селиверстову полагалось не сразу. Потом, когда мы
выложим ему все факты, касающиеся Ван Гога, когда я скажу и про "Ночное
кафе", и про "Красные виноградники в Арле", когда... Интересно, что с ним
произойдет? Подавится ли он своим многоэтажным бутербродом? Или разозлится,
потребовав не лезть не в свое дело и прекрасно осознавая при этом мою
правоту? А, может быть, у него хватит мужества признаться в том, что он
недооценил мои дедуктивные способности и склонность к логическому
мышлению?..
"Рейнджер" шел впереди нас по коридору, держа надкусанный бутерброд
уже без прежней деликатности, и кетчуп стекал по его запястью густой
красной струйкой, пахнущей помидорами и перцем.
В комнате мы плюхнулись на мягкий, обитый пестрой тканью диван.
Селиверстов присел на край тумбочки из-под музыкального центра. Бутерброд
он предварительно положил на "Спорт-экпресс", свернутый вчетверо. На свой
невыпитый кофе, остывающий в огромном толстостенном бокале, взглянул с
сожалением. Однако, нам ни кофе, ни чаю не предложил.
- Ну и? - глаза у него были выпуклыми и несчастными, как у умирающей
рыбы.
- Ну и начнем с самого начала, наверное? - светски осведомилась я,
сцепляя пальцы в замок и уже представляя, как вытянется через каких-нибудь
пять минут "рейнджерская" физиономия. - Скажите, пожалуйста, Олег: говорит
ли вам о чем-нибудь фамилия Ван Гог, и, в частности, такая его
небезызвестная картина как "Подсолнухи"?
Во взгляде Селиверстова промелькнуло что-то похожее на интерес. Я же
иронически продолжала:
- В принципе, про "Подсолнухи", конечно, можно не знать, но о том, что
Ван Гог отрезал себе ухо и после этого должен был ходить в повязке - в
марлевой повязке! - вы, по идее, должны были слышать?