"Жан-Жак Руссо. Юлия, или Новая Элоиза" - читать интересную книгу автора

заслуженного позора и презрения к самому себе. Помните, когда вам на глаза
попались письма Элоизы и Абеляра, я выразил свое мнение об этой книге и о
поведении богослова? Элоизу я всегда жалел, ее сердце было создано для
любви. Абеляра же я всегда считал негодяем, достойным своей участи: ему
столь же чужда была любовь, сколь и добродетель. Я осудил его, - так неужто
я стану подражать ему? Горе тому, кто проповедует мораль, не воплощая ее в
жизнь. Кто столь ослеплен страстью, скоро понесет наказание от нее же,
утратив вкус к чувствам, ради которых принес в жертву честь. Стоит любви
проститься с честью, и она лишается самой большой своей прелести; дабы
чувствовать всю цену любви, сердцу надобно восхищаться ею и возвышать нас
самих, возвышая предмет нашего чувства. Лишите ее идеи совершенства, и вы ее
лишите способности восторгаться; лишите уважения, и от любви ничего не
останется. Да может ли женщина чтить человека, обесчестившего себя? Да может
ли он сам боготворить ту, которая решилась отдаться гнусному соблазнителю?
Итак, вскоре они станут презирать друг друга; любовь для них превратится в
постыдную связь. Они утратят честь, но не обретут блаженства.
Иначе бывает, моя Юлия, со сверстниками, когда они горят одной
страстью, соединены взаимной привязанностью, не ограниченной другого рода
отношениями, когда они свободны в своем выборе и никто не вправе запретить
им обменяться обетами любви. Суровейшие законы приговорят их лишь к одной
каре - к любви. Единственное наказание за то, что они полюбили друг друга, -
это обязательство любить вечно; если и есть на свете такие злосчастные края,
где узы невинной любви бывают разорваны по воле изверга, он, разумеется, и
несет возмездие за это, ибо стеснение свободы порождает преступления.
Вот мои доводы, мудрая, добродетельная Юлия; это лишь здравое
толкование тех доводов, которые вы приводили с таким жаром и красноречием в
одном из своих писем; но довольно об этом вы и без того видите, как я их
усвоил. Вспомните, я не упорствовал, отказываясь от ваших даров, и несмотря
на все свое отвращение, - отзвук предрассудков, - молча их принял; и правда,
истинная честь не подсказала мне никаких причин для отказа. Но сейчас я не
могу не внять голосу долга, разума самой любви. И если надо выбирать между
честью и вами мое сердце готово даже потерять вас. О Юлия, его любовь
слишком велика, чтобы сберечь вас такою ценой.


ПИСЬМО XXV

От Юлии

Милый друг, отчет о ваших странствиях очарователен; я бы влюбилась в
его автора, если бы мы даже не были знакомы! Но я должна пожурить вас за
одно место, и вы догадываетесь за какое, хотя я невольно смеялась над вашей
хитростью, - вы скрылись за Тассо, как за каменной стеной. Ужели вы не
понимаете, что писать для публики или к своей возлюбленной - вещи разные?
Любовь так пуглива, так чутка, - она требует к себе больше уважения, чем
диктует благопристойность. Да разве вы не знали, что этот стиль не в моем
духе? Или вы старались досадить мне? Но, пожалуй, я слишком долго
задерживаюсь на предмете, не стоящем внимания. К тому же я так озабочена
вашим вторым письмом, что не могу подробно отвечать на первое. Итак, друг
мой, отложим Вале до другого раза, а пока ограничимся нашими делами, - они