"Арсений Иванович Рутько. Суд скорый... (Повесть) " - читать интересную книгу автора

Суд над Иваном Якутовым и его товарищами подходил к концу. Уже
допрошены Алексей Олезов и Иван Воронин, - вина этих значительно меньше
Прочитаны все материалы, обличающие преступников. Ивану Илларионовичу
осталось недолго томиться в этой гнусной каменной берлоге, где стоит
многолетний отвратительный запах влажного камня, человеческого пота и
карболки, которой дезинфицируют места общего пользования.
Скоро - дом, хотя здесь, в Уфе, он не так уютен, как петербургская
квартира Ивана Илларионовича. Там он прожил всю свою жизнь - с самого
рождения, а позднее стояли гробы матери и отца, там каждый уголок, каждая
щель таили дорогое, радостное или горестное воспоминание...
Все пришлось оставить, покинуть после осуждения сына, после того как
жандармы увезли его в неведомую каторжную сторону.
Ивану Илларионовичу, конечно, удалось бы узнать, куда именно "угнали"
сына, но он побоялся любопытствовать, - такая попытка могла быть расценена
как проявление сочувствия к государственному преступнику, замышлявшему
против престола и жизни государя.
Если бы Иван Илларионович был один на земле, может быть, он и нашел
бы в себе мужество бросить все, выйти в отставку, затвориться в четырех
стенах и жить отшельником - благо и жить-то осталось не так уж много. Но
он не имел права на такой поступок - у него оставались обязанности перед
дочерьми: они заклинали отца не портить, не ломать им жизнь, вычеркнуть
осужденного Аркадия из своей памяти.
На руках у Ивана Илларионовича оставался четырехлетний Ванюшка -
последний продолжатель старинного дворянского рода. И только ради внука
Иван Илларионович принял назначение в Уфу, принял эту "ссылку", как он
мысленно называл свою вынужденную поездку из столицы в нищий,
инородческий, проклятый город.
Соглашаясь, он, правда, не думал, что и здесь окажется вынужденным
осуждать на смерть таких вот Якутовых. Но судить их надо, необходимо, и
судить сурово, беспощадно, иначе ему, Ивану Илларионовичу, не простят
того, что замышлял Аркадий, единственный в его роду поднявший руку на
существующий строй, на самодержца...
И все-таки - нелепо, противоестественно! - почему-то хотелось спасти
Ивану Якутову жизнь, если бы тот здесь, на суде, раскаялся в делах,
которые творил, если бы ползал на коленях, вымаливая себе каторжную долю,
если бы согласился выдать соучастников, еще оставшихся на воле и не
смирившихся, не сложивших оружия. Наивные! Разве можно сокрушить
самодельными пиками и кинжалами престол Романовых, которые через шесть лет
будут праздновать трехсотлетие своего царствования на Руси.
Иван Илларионович встал, несколько долгих минут смотрел в лицо
Якутова.
- Так что же, Якутов? - раздумчиво сказал он. - Мы охотно допускаем,
что вы - только слепое орудие в чьих-то руках.
Но нет, и этот, как сын Аркадий, не хочет милостыни, которую ему
протягивают. Что, ну что ему мешает? Неужели его не пугает казнь, небытие,
тьма?
Иван Илларионович давно не верил в бога, хотя никому о том не говорил
и по привычке исполнял обязательные церковные обряды. В Петербурге
исправно ходил вместе с семьей в собор, с неторопливым достоинством осенял
крестом лоб.