"Арсений Иванович Рутько. Суд скорый... (Повесть) " - читать интересную книгу автора

Правда, здесь, в Уфе, он ни разу не посетил церковь. Не потому, что
чувствовал себя свободнее от религиозных условностей, нет. Но после
первого же суда, на котором он вынужден был вынести смертный приговор,
полицмейстер, встретив его в доме губернатора, осторожно намекнул, что на
уфимских улицах пошаливают, "возможны, понимаете, эксцессы".
И сразу же после первого суда к дому, который Ивану Илларионовичу
отвели на время пребывания в Уфе, приставили городового, - черная фигура
непрестанно маячит перед окнами особняка...
Слушая последние слова Якутова, Иван Илларионович внезапно вспомнил,
что он все время собирался посмотреть в деле, есть ли у подсудимого дети.
Он перелистал протоколы дознания.
"Якутов имеет жену и малолетних детей... Старший Иван - 11 лет..."
С почти мистическим испугом Иван Илларионович захлопнул папку.
Значит, и у этого, которому через несколько минут будет вынесен смертный
приговор, тоже есть сын Иван! И две дочки - Маша и Анна... и еще, кажется
четвертый ребенок; он родился уже после подавления Декабрьского восстания
в Уфе, когда Иван Якутов находился в бегах, носился, как затравленный
волк, по всей России...
Для вынесения приговора члены суда удалились в комнату, где обычно
отдыхали во время дежурства начальник тюрьмы или его помощники. В углу,
вдоль стены, стояла узенькая железная койка, покрытая серым казенным
одеялом. На подоконнике зарешеченного окна тускло белел жестяной чайник и
рядом стояла алюминиевая кружка.
Секретарь суда раскладывал на маленьком столике необходимые ему
бланки и документы, а Иван Илларионович, стараясь приглушить боль внизу
живота, ходил по комнате из угла в угол.
Совещание не должно было затянуться, все было более или менее ясно.
За эти дни, в течение которых шел суд над Якутовым и его товарищами, из
Казани и Петербурга было получено несколько депеш и телеграмм, требовавших
вынесения Якутову смертного приговора. И статья 279 Военного устава давала
суду право именно так наказать главного заговорщика.
Вина Алексея Олезова представлялась членами суда менее значительной,
а против Воронина вообще не было никаких улик, кроме одной. После разгрома
восстания в декабре, два года назад, он скрылся из Уфы и жил в Перми,
работал на Чусовском заводе под фамилией Жукова. Значит, чувствовал за
собой какие-то грехи.
Первым попросил слова полковник Очаковского полка, постоянный член
временного военного суда в Уфе - Камарин, известный своей жестокостью
далеко за пределами Уфы. Иван Илларионович ненавидел его тихой ненавистью
уже за одно то, что по утрам, в здании суда или, как сегодня, в тюрьме,
Камарин с улыбкой спрашивал Ивана Илларионовича: "Ну, сколько сегодня
повесим?"
Разминая в пальцах толстую папиросу, постукивая ею по портсигару,
Камарин вопросительно глянул на председателя.
- Разрешите, Иван Илларионович?
- Да, да, пожалуйста...
- Итак, господа, дело представляется мне совершенно ясным. Было бы
весьма наивно думать, что Якутов сам признается в изготовлении и метании
бомб. Он утверждает, что видеть бросившего бомбу солдаты не могли, так как
ее бросили через крышу проходной... Его участие в харьковской