"Евгений Рябчиков. Мой друг Никита Карацупа " - читать интересную книгу автора

одежду, скупыми, заученными движениями аккуратно положил на табуретку брюки,
гимнастерку и лег на койку.
- Отдыхать! - приказал он мне. - Обязательно отдыхать! - И сразу уснул.
Я. забрался под одеяло, но уснуть не мог. Рядом лежал волновавший мое
воображение следопыт, и я разглядывал его мужественное лицо. Светловолосый,
с хорошо вылепленным лбом, правильным овалом лица, он сладко причмокивал во
сне, чуть похрапывал и казался простым и милым деревенским парнем.
Чернобровый боец, дежурный по заставе, заметив, что я не сплю, сел ко
мне на койку.
- Снимать Ингуса будете? Это вполне правильно. Только вы на самого
Никиту в смысле рассказов не очень надейтесь: буркнет два слова - и весь
сказ. Меня тут приспособили к стенной газете заставы, я уж просил Карацупу:
"Напиши, друг, в газетку про опыт свой". А он мне: "Рано еще про опыт
говорить". А в общем-то Никита - парень хоть куда, товарищ добрый и службист
хороший. Что же касаемо молчания, тут осуждать его не стоит: жизнь была
тяжелая у парня, лиха много видел. Сирота, беспризорничал, потом батрачил...
Усталость, обилие впечатлений взяли свое: я уснул. А около часа ночи
вскочил с койки: мне показалось, что на заставе объявлена тревога.
Задыхаясь, спеша и волнуясь, я натягивал брюки, накручивал на ноги портянки.
- Спокойнее, спокойнее, - услышал я ровный голос Карацупы. - Нет
тревоги, дорогой товарищ. Дежурный разбудил - идем в наряд. А теперь
сними-ка сапоги. Эх... - вздохнул следопыт. - Разве так наматывают портянки?
Посмотри!
Карацупа разулся, сел на край койки и ловко завертел в воздухе
портянкой. Проверив, как я обулся, он сунул мне ладонь за пояс и велел
ослабить пряжку; потом проверил, как я надел подсумок и держу винтовку.
- Успех операции начинается в казарме, - с неожиданной
словоохотливостью сказал Карацупа. - Плохо обуешься - ноги собьешь. Мелочей
нет у нас. Кому, может, ерундой покажется, мелочью - поесть или не поесть
перед выходом в наряд. А от этого станется, что плохо будешь ночью видеть.
Так я начал свою службу на границе под командованием следопыта Никиты
Карацупы. Не сразу, но и я стал понимать тайны следов и передо мной открылся
мир неслышимых звуков. Это так важно - увидеть своими глазами, как,
опустившись на землю и приложив к ней ухо, Карацупа чутко улавливал далекие
шаги, разбирался в сонме звуков, как жестами объяснялся он с Ингусом - своим
четвероногим другом и верным помощником, и овчарка, похожая на волка,
мгновенно выполняла приказы своего хозяина. Я учился видеть невидимое,
замечать обломанную ветку, примятые стебли трав и выяснять, кто же прошел:
человек? Зверь? Птица? И во всех случаях учителем был Карацупа. Я видел его
в деле, в той боевой повседневности, которая требовала от пограничников
бдительности, готовности к бою.
Оказывается, Никита Карацупа мог толково и просто объяснять и вести
обстоятельный разговор, если считал его нужным и полезным.
Я понемногу постигал пограничную науку, ходил в наряды, но ничего из
ряда вон выходящего не случалось.
Однажды нас снова среди ночи поднял голос дежурного.
Карацупа первым вышел из казармы. Вскоре мы были в кабинете начальника
заставы. Выстроив в шеренгу бойцов, Карацупа отрапортовал Усанову:
- Наряд готов к выходу на границу.
По едва заметной тропе, проложенной в кустарниках, мы пошли от заставы