"Анатолий Рясов. Прелюдия: Homo innatus " - читать интересную книгу автора

клонит в сон. Но пассажир всеми силами сдерживает себя, чтобы не уснуть. Он
сворачивается в клубок, зажимая голову между коленей, и сдавливает себе
виски. Он хочет свыкнуться с болью. У него нет ни уверенности в своем
существовании, ни надежды обрести эту уверенность. Только страдание. Только
тишина. Беспредельная и бездыханная. Его жизнь до ужаса бедна звуками. Хотя
иногда ему и мерещатся какие-то шумы, доносящие сквозь стены, но все они
слишком слабы, слишком тщедушны, чтобы быть уверенным в их существовании. К
тому же слышимости сильно мешает то, что кабина лифта до краев затоплена
теплой солоноватой водой. Мутная жидкость заполняет каждый квадратный
сантиметр этой металлической коробки. В воде плавают какие-то прозрачные
клочки, напоминающие обрывки медуз. Периодически они возникают из глубины
жидкой темноты и снова впитываются ею. Их почти не видно. Пассажир заключен
в этом странном аквариуме. Со стороны его легко можно принять за
утопленника. К тому же внутри лифта слишком мало света. Тусклая лампочка,
вкрученная в потолок железного ящика, едва ли способна осветить это
небольшое пространство, к тому же она в любую секунду может перегореть. В
любую секунду. Но пассажир почти слеп, и его это мало интересует. Барахтаясь
в грязном аквариуме, он думает совсем о другом. Коробка плавно опускается с
девятого этажа на первый. Этот процесс проистекает невыразимо медленно.
Порой у пассажира возникает ощущение, что он навсегда застрял в старом
обшарпанном лифте. Тишина пугает его. Он не чувствует, как движется кабина.
На стене нет кнопок, нельзя позвать на помощь, невозможно вернуться обратно.
Таковы правила. Ему приходят в голову мысли, что он болтается в холодной
шахте дома, предназначенного под снос. Пассажир ощущает удушье. Рукам не
терпится отпустить колени, а ногам - распрямиться. Ему хочется вырваться из
лифта плаценты.
Вся вселенная умещается в миниатюрный золотистый аквариум, укрытый
хлопьями пены. Когда смотришь сквозь стеклянную кружку, время
останавливается. Можно часами наблюдать, как бесконечные пузырьки взлетают с
самого дна прямо к этим взъерошенным облакам, и каждый из них неизменно
погибает, отдавая свою душу рыхлым холодным кружевам. Из идеально
сферических, зловеще-золотистых пузырьки становятся аморфными,
бледно-белыми. Их судьбы поразительно идентичны, каждый из них одержим этой
травмой рождения и всегда находит спасение лишь в превращении в пену. Хотя,
возможно, они не подозревают о своей гибели; вполне может статься, что они
слепы и не знают о существовании вышнего кладбища. А может быть, пене
известны тайны магического магнетизма? Самое захватывающее - наблюдать их в
полете, когда они еще не достигли небесной накипи, но уже оторвались от дна.
Как правило, они совершают свое путешествие в одиночестве.
Пассажир постоянно испытывает чувство тревоги. Это самое первое
ощущение, осознаваемое им. Но волнение охватывает его мозг не оттого, что с
ним что-то происходит, а оттого, что с ним вот-вот должно что-то произойти.
Полукруглые липкие стены покрыты густой черной слизью, я ничего не
вижу, но могу прикоснуться к этому холодному мазуту, оставив отпечаток
ладони на темноте. Иногда мне даже кажется, что после того, как цемент тьмы
окаменеет, этот отпечаток тайным знаком навсегда сохранится на новоявленной
стене. Но я знаю, что не стоит лишний раз прикасаться к липкости. От этого
знания еще больше знобит. Внутри шара всегда очень холодно. Мрак изредка
прорезают тусклые блики, стены сферы шевелятся. Мне постоянно мерещится
присутствие насекомых. Отвратительная черная слизь капает отовсюду, от нее