"Анатолий Рясов. Прелюдия: Homo innatus " - читать интересную книгу автора

нет спасения. Она стекает по щекам, заползает в уши. Холодно. Иногда мне
кажется, что стены шара прозрачны, точнее - что они затемнены только
изнутри. А снаружи кто-то наблюдает. Я заперт в круглом аквариуме. Запечен в
прозрачном тесте. В моем кулаке - коробок, наполненный мокрыми спичками. Они
пригодятся. Это единственное, что может мне понадобиться. Я чиркаю ими о
размокшие края коробка. Капающая слизь в один миг может потушить пламя, но
взрывчатка - это мой последний шанс, и нужно быть начеку. Необходимо
разнести на осколки этот липкий шар, взорвать его изнутри. Скорее всего, я
умру вместе с ним, ведь я - часть этой черной массы. Нужно только закрыть
глаза, не забыть закрыть глаза в момент взрыва. Я ДОЛЖЕН УБИТЬ СЕБЯ, ЧТОБЫ
РОДИТЬСЯ. Крик уже подступает к горлу и жаждет вырваться на волю. Скорлупа
взорвется, как мыльный пузырь. Момент рождения кажется сопоставимым с
бунтом.
Разбивая рекламный щит, ощущаешь невообразимый прилив энергии,
чувствуешь ветер весны. Солнце отражается в каждом осколке, переливаясь
всеми возможными оттенками, смеясь каждым взблеском. Словно птицы,
рассекающие облака, эти кусочки стекол врезаются в бледно-зеленый пергамент
неба. Разноцветными чернилами они расплескиваются по неровному ландшафту
старого сморщенного холста. Тысячами игольчатых звезд они прокалывают
занавес темноты, солнечными семенами рассыпаются в омертвелые ледяные
борозды. Взвившись ввысь, осколки на секунду застывают в воздухе
спермообразными брызгами и через мгновение бросаются вниз
ливнем-звездопадом. Разбитые стекла неистовой радугой световых струй
обрушиваются на бледный асфальт тротуара, нарушая мертвую тишину города,
горячими ручьями взрывая мерзлую корку. А глянцевые бумажные обрывки, словно
конфетти, ветер рассыпает по выцветшей улице, и уже через минуту невозможно
проследить траекторию их хаотичного путешествия. Короста исходит трещинами,
взрываясь кипящей кровью. Отчаянным криком тысячи обнаженных капель
превращаются в священный водопад весны, неудержимым потоком хлещущий по
мостовой. Простой булыжник способен творить чудеса.

In principio erat Clamor.[4]

Ярость из глаз бурлака прожгла мое естество и растворилась в крови. Я
чувствую ее в каждой артерии. Она наполняет душу вГ(C)щей гордостью. Мои
кости - труха, мой язык - червь, мои глаза - стекло, мое сердце - сгусток
гноя, мое дыхание мертво. Но ярость жива, она незаметна для взглядов. Моя
сила надежно спрятана. Я раздавленный морской еж, размазанный по золотому
пергаменту. Я мрачный комедиант, понятия не имеющий о том, когда он врет, а
когда говорит правду. Я сумасшедший шаман, пляшущий в хороводе ветров. Я
дышу первозданной дикостью. Я бросаюсь под дождь, ныряю в сплетение трав и
ветвей, в стеклярус серебряных нитей, в неистовый русальский пляс, заплетаю
венки из рваных лучей. Я слушаюсь музыки, внимаю магии словесного ритма.
Крылья рукавов расплескались по ветру. Да и сам ветер тоже пляшет, веселится
на раскаленных углях. Хмель вьется в зоревеющем вечностью воздухе. Сердце
забылось в танце дождя. Волглые ветви на обнаженных телах русоволосых
берегинь блестят при вспышках молний. Полеты рук, порывы ветра, вспышки
перьев, изгибы тел, жемчужные брызги, блеск зеркал, мимика жестов, волны
ветвей, все это - таинственные заклинания, в которых пульсирует ликующая
энергия. И я чувствую, что этот взрыв обладает неистовой первозданной мощью,