"Натан Рыбак. Переяславская рада (Роман)" - читать интересную книгу автора

тревоге, пожалуй, даже в страхе...
Оставшись одна, плотно затворила дверь, нагнулась над медальоном,
нажала с правой стороны. На шелковой ленте прочитала: <Сообщи его имя>.
Поняла. Лихорадочная дрожь охватила ее. Сожгла ленту и надела медальон.
Мелькнула мысль: <Если Богдан спросит, откуда медальон, скажу - купила в
лавке, еще когда он был в Переяславе>. Так и сделала, он и не обратил
никакого внимания, пропустил мимо ушей.
<Сообщи его имя...> Что, если Выговский о ней что-нибудь знает? Эта
мысль мучила ее теперь постоянно. А Выговский, как и прежде, низко
кланялся, целовал руку, льстил, словно ничего и в мыслях не было. Может, и
вправду у него на душе нет ничего плохого? А может, и он?.. Даже сам
ксендз Лентовский, наверное, растерялся бы на ее месте.
И вот сегодня она могла услышать то имя... Но Капуста... Как он
сказал гетману? <Я осторожен...> И как он глядит всегда на нее! Может, это
только кажется? А может, и он что-то знает...
Елена отходит от зеркала. Неторопливо открывает медальон. Там ничего
нет. И никто не знает, что там было. А Выговский? Может быть, он сказал
Капусте? Если бы мог сказать, Лентовский не передавал бы через него. Ах,
мыслей сотни, а она одна, и посоветоваться не с кем. Одна! И она еще не
может назвать то имя.
Хмель! Так она про себя называет гетмана. Было когда-то у нее
чувство, острое и прихотливое. Теперь сгорело, нет ничего. Страх и
пустота. И какие у него тяжелые глаза! Точно раскаленное железо течет из
них, когда он порою глянет на нее. И сын его Тимофей недобро глядит. И
Капуста... Как подумает обо всем этом - своими руками насыпала бы им в
кубки...
- Успокойся! Держись!
Сама себе это приказала. И подчинилась. И уже нет пугающих мыслей.
Служанки прибирают светлицу. Пани гетманша напевает веселую песню,
вышивает бисером пояс гетману. Солнечные лучи льются в окно опочивальни.
За окном весна. Гуляет ветер по степи. Умелой рукой вышивает гетманша по
синему бархату причудливый, загадочный узор. Мысль течет, как нитка
бисера. Сказали ей тогда:
- Иди в Чигирин, упади на колени, святая церковь тебя
благословляет...
Как страшно говорил похожий на мертвеца иезуит! Еще и сейчас перед
глазами высокая фигура, пергаментное лицо, костлявые пальцы. Он говорил:
- Иди и не бойся. Сам святой папа будет знать о твоем подвиге. И
жизнь твоя, освященная им, пребудет в безопасности, и все грехи тебе
прощены будут, ибо так хочет Ватикан. И ты поступишь так, иначе проклятие
и кара падут на твою голову.
А рядом стоял ксендз Лентовский, и гладил по голове, и шептал:
- Слушай, дочь моя, и повинуйся. Святое дело поручает тебе церковь.
Она повиновалась. А что ей было делать? Чаплицкий поиграл ею и
бросил, как щенка. Усадьбу тетки сожгли схизматики. Тетка от горя умерла.
Одна. Нет, теперь не одна. О, еще будет Варшава, и будет Краков, и будет
еще золото! Все будет!..
Служанки дивятся, какой звонкий голос у пани гетмановой и сколько
польских песен знает она. Только старая Оксана, кормилица гетманского сына
Тимофея, ворчит: