"Вячеслав Рыбаков. Зеркало в ожидании" - читать интересную книгу автора

83-ий годы все серьезные журналы и все серьезные книги были бы посвящены
исключительно Пугачевскому бунту или Крымской войне!

Упоенное безопасностью возможности стать из кривого прямым зеркало (другое
дело, что прямота тут тоже индивидуальна, как отпечатки пальцев) неутомимо
отражает то, чего перед ним уже нет.

А что есть?

Никто не знает.

Станем мы буржуазным государством - значит, не избежать нашей литературе
перепевать зады европейской литературы xix века, времени капитализма без
человеческого лица - всяких там "Гобсеков", Домби с сыновьями, у которых,
правда, руки так и тянутся к АКМам. Ну, Брет Гарт, ладно. "Счастье Ревущего
стана". Вот радость-то!

Стартует ли у нас долгий и тягостный процесс замены тоталитаризма
авторитаризмом - так латиноамериканцы уж сколько лет этим занимаются, и дай
еще бог Астафьеву или Бондареву дописаться до чего-нибудь хотя бы
равноценного "Осени патриарха".

Что еще?

Ну, возможен, конечно, облом. Соскучившись по питательным тяжелым элементам
и успокоительной чечетке дозиметрической аппаратуры, за которой не слыхать
ни слов человеческих, ни стука собственных сердец, застенчиво потянемся
обратно в эпицентр. Тогда литературы вообще не будет. Но об этом говорить не
хочется пока - не потому, что очень страшно (хотя очень страшно), но потому,
что говорить тут просто не о чем. На нет - и суда нет.

Реальным, хотя и куцым, отражением занимается лишь литература быстрого
реагирования - более или менее художественная публицистика, фельетоны,
памфлеты... Утром в газете - вечером в куплете.

Но это же не может продолжаться вечно.

Потому что героями такой литературы являются не люди, а ситуации. Трактуется
в ней о сиюминутном, а не о вечном, преломленном в сиюминутности,
зафиксированном стоп-кадром сей минуты. Есть разница.

Кажется парадоксальным, что частенько наивный поиск сущности
семидесятилетнего (секунда на часах человечества!) исторического спазма и
духовности затронутых им малых сил временами поднимался до уровня великой
литературы. А поиск способов возвращения к общечеловеческим ценностям, к
мировой норме (хотя кто еще знает, что такое норма? Мы знаем теперь
доподлинно, что - не норма) не идет пока дальше визгливой ругани. Но это
закономерно - познание сколь угодно отвратительного феномена есть акт
благородный; уничтожение чего угодно, хоть помойки, есть гром пушек, когда
музы молчат. Еще красивше: познание это всегда эн плюс что-то, уничтожение