"Вячеслав Рыбаков. Смерть Ивана Ильича (рассказ)" - читать интересную книгу автора

невесть сколько последнего в жизни времени, уставясь на говно.
Хоть бы на десять метров. Хоть бы другой дорогой. Хоть бы не вспомнили
про хлеб.
Ладно, этого не надо. Все равно как интеллектуалы гундосят: вот бы
царь не отрекся... вот бы Столыпина не убили... вот бы Бухарин Сталина
победил, вот бы Маленков Хрущева победил, вот бы Руцкой Ельцина победил.
Будто, произойди из всего этого хоть что- нибудь, хоть все чохом - собаки и
люди перестанут гадить на улицах и алконавтов перестанут пускать за руль.
Ведь этот подонок наверняка лыка не вяжет.
Обидно. Ох, об-бидно!
Впрочем, не обиднее, чем когда бежишь за трамваем, а он у тебя перед
носом, абсолютно сознательно, захлопывает двери. И, например, стоит, потому
что красный свет, и ты молотишь в дверь, а он стоит, и те, кто успел
вскочить и втиснуться, хохочут изнутри, или даже сочувственно мотают
головами, а ты машешь водиле, а он стоит, а потом светофор мигает,
зажмуривает красный глаз, разевает зеленый, и он трогает с лязгом, а
следующего по нашим малотранспортным временам ждать полчаса, да и то не
факт, что следующий пойдет по своему маршруту, а не по какому-нибудь чужому
и не в парк. Не обиднее, чем когда приползаешь на ватных ногах в морг, все
потроха провоняли корвалолом-валидолом и во рту, кажется, навечно устоялся
дурнотный холодок, а в башке пусто, только третьи сутки молотит ледяной
поршень: вот я и сирота... вот я и сирота... и руки трясутся, и на тебя
рявкают, как, наверное, рявкали в лагерях на врагов народа: а ну-ка без
истерик! Распишитесь здесь и здесь! Не обиднее, чем получать месячную
зарплату раз в полгода...
Бессилие и унижение. Ни дня без унижения. Жизнь убивает, убивает,
убивает - и добивает в конце концов.
Да не так уж и обидно. Не до слез, во всяком случае. Привычка. Просто
очень скучно.
Сколько мне вот так еще висеть? Одна нога болтается где-то в
поднебесье, другая, так сказать, на пуанте... надоело.
Осточертело.
Если уж земное притяжение бессильно, так своими мышцами можно не
перебирать. Можно не суетиться наконец. Полный релакс.
Гражданка, расслабьтесь и поимейте удовольствие.
И на границе видимости, там, вверх, к бровям - напряженно вытянутая
Таткина нога. Одна. Другую, наверное, успела согнуть. И в нескольких
сантиметрах под ногой - темная, чуть отблескивающая поверхность лужи,
взъерошенная остекленевшей ветреной рябью.
Хоть бы на метр в другом месте. Чтобы не в лужу.
Пальто почти новое.
Колготки порвет.
Коленку рассадит. Об шершавый об лед этот, на котором киснет дерьмо.
Не попала бы какая-нибудь зараза в ссадину, елки-палки.
Не повредил бы толчок ребенку. Четвертый месяц пошел.
Цветы запоздалые... Татка почему-то уверена, что будет парень. Теперь
у тебя будет сын, весь в тебя, весь в тебя, весь в тебя, просто вылитый. И
волнуется, и радуется, и гордится, и боится; первые роды, в тридцать
шесть-то лет, не шутка.
Если бы от первого мужа у нее были дети, фига с два она бы ко мне