"Вячеслав Рыбаков. Не успеть (Повесть)" - читать интересную книгу автора

иссяк, она сказала: "Никогда так много не курила, прям тошнит..." - "Зачем
же?" - "А чтоб не уходить".- "Все равно ведь надо". У нее дрогнули губы,
она, поняв мои слова как намек на созревшее прощание, быстро встала и
качнулась - я, вскочив, поддержал. "Крыша поехала",- застенчиво сказала
она. Покосилась на меня, отчетливо понимая, что говорит опять стандартную,
как сигарета, фразу, но искренне, и боясь, что я не пойму, что искренне: "Вы
меня не проводите?" Я проводил. Едва мы вошли в квартиру, у дверей, частями
застекленных, за которыми тянулись пропахшие нечистой жизнью недра
громадного коммунального лабиринта, возникли лица, и отчетливые голоса
провожали нас, передавая друг другу, пока мы путешествовали под сушащимися
поперек коридоров трусами и комбинациями, под пеленками и пятнистыми,
истертыми до сквозного мерцания простынями, под гирляндами прищепленных один
вплотную к другому штопаных-перештоланных носков, мимо груд наваленных вдоль
стен пустых бутылок, множественно звеневших, когда под нашими ногами
прогибались хлипкие крашеные половицы: "Гляди, гляди, Тонька-то опять нового
привела!" - "Да окстись, Никола, к ней уж, почитай, месяца три никто не
ходит, измаялась девка вконец!" - "Старый ухажер-то..." - "А галстуков
таких теперь уж не носят".- "С портфелем, как генерал-майор..." Мы вошли,
она захлопнула дверь, рывком обернулась ко мне, глаза ее стали громадными,
темными. "Я никогда так ни с кем не разговаривала",- призналась она и стала
меня целовать, а потом - потом уже я, хоть и скупо, но тоже, не
удержавшись, рассказывал ей о себе, а потом мы обменялись рабочими
телефонами: в этой сумеречной конюшне не было телефона, у меня дома была
жена; и я ушел, точно зная, что не позвоню никогда, но почему-то совестясь
выбросить клочок бумаги с торопливо и призывно набросанной цифирью, а она
позвонила сама; и летом, и осенью, и в начале зимы еще звонила мне на
работу, дрожащим голосом спрашивала меня по имени-отчеству, звала в гости,
обещала пожарить картошки со своего огорода, угостить маслятами, которые
собирала и мариновала, мечтая угостить ими меня, и рвала мне сердце.
"Тонюшка, ну не трать ты на меня время..." - "На кого ж еще и тратить-то?"
- "Ну что тебе с меня?" - "Все".
Но я так и не пошел, а теперь, в отчаянии, вспомнил.
Я сразу узнал ее голос.
- Тоня? Здравствуй, Тоня.
И она сразу узнала мой голос.
- Глебушка! Надо же! Здравствуй! У тебя что-то случилось?
И мне стало легко и почти не стыдно. Только пиджак нескладно топорщился
на спине.
В трубке отдаленно рокотали стиральные барабаны.
- Да, Тоня, случилось. Ты можешь сейчас разговаривать?
- Конечно!
- Послушай. Вы к маме не собираетесь в ближайшие дни?
- Хочешь отдохнуть? Сколько раз я тебя звала...
- Нет, Тоня... Тоня. Мне нужно... Мои сейчас в Рощино, на даче, и мне
нужно как можно скорее до них добраться. Извини меня, что я прошу... Но я
просто в чудовищном положении, и мне не к кому обратиться, кроме тебя.
Она помолчала.
- Я позвоню Толе, Глебушка. Мы не собирались пока, но я узнаю,- ее
голос был чуть-чуть погасшим, но таким же мягким, как вначале. - Может, он
сумеет.