"Вячеслав Рыбаков. Кот диктует про татар мемуар " - читать интересную книгу автора

растолковали, что я не могу ехать по его приглашению, ибо он приезжал в СССР
не по моему приглашению, и, значит, знакомство наше не близкое.
Нет худа без добра, кстати: злой, как черт, я вышел из ОВИРа и прямо на
Конюшенной (тогда там еще были авиакассы) купил билет на Симферополь (тогда
еще можно было просто взять да и купить билет на Симферополь), и так впервые
попал в Коктебель, куда с тех пор езжу в отпуск каждый год.
Но это к слову.
В конце октября я улетал в Москву. В портфеле моем была, в частности,
разноязыкая картотека книг, которые надлежало постараться в Москве найти и
прочесть или хотя бы просмотреть, лежали там машинописные куски переводов
моего любезного уголовного кодекса династии Таи, наброски статей...
В тот день на аэродроме Пулково можно было проносить автоматы, бомбы,
пушки. Безо всяких обьяснений портфелишко мой, совсем и не подозрительный с
виду, был досмотрен самым тщательным образом. При виде бумаг, начисто забыв
об обеспечении безопасности полетов, ко мне сбежалась чуть ли не вся милиция
пропускного пункта. Охранники листали и наугад читали мои странички, рылись
в картотеке и пытались разбирать английские и даже китайские выходные
данные... Глаза у них горели: диссидента выявили с поличным! Нет, крамолы не
нашлось, все - наука. Но вместо извинений - от меня же потребовали
доказательств того, что я имею право ею заниматься. Аспирантский билет ПО
института востоковедения АН СССР их, по счастью, удовлетворил. Все время
полета у меня ушло на восстановление языкового и алфавитного порядка в
картотеке.
То был второй звонок. Возможно, он прозвенел случайно. Просто совпало
так. Не знаю и не узнаю никогда. Но зимой слух, объясняющий срыв моей летней
поездки к Юре, докатился до меня в самом моем заведении: якобы куратор
института от самого компетентного ведомства страны, уходя в отпуск, разрешил
мне поездку, но с тем, чтобы я побольше там наболтал и побольше дал на себя
компромата - а уже без него кто-то переосторожничал и запретил. Это был
всего лишь слух; я опять-таки никогда не узнаю, что в нем правда и есть ли
она в нем вообще. Но я уже чувствовал себя обложенным. То ли облавой, то ли
просто - дерьмом.
Поэтому, когда двое-трое коллег, до тех пор вовсе не интересовавшиеся
моими литературными потугами или даже впрямую подхихикивавшие надо мной ("Он
не только синологией занимается, он еще и фигней занимается" - никогда не
забуду эту фразу), вдруг как-то очень одновременно принялись у меня
спрашивать, нет ли чего новенького почитать, я либо отшучивался, либо давал
старые, совсем наивные вещи, особенно напирая на "Великую сушь", благо к
тому времени она уже вышла. "Да что вы, ребята, какое новое? Диссертовину
осенью подавать!" Хотя меня буквально распирало: есть, есть, есть!!!
Чуть позже я все-таки сделал одно исключение - для своего научного
руководителя. Как оказалось, он в курсе этих дел - и даже гораздо более
меня, вероятно; насколько я понимаю, ему впрямую пришлось тогда отстаивать
меня и на уровне дирекции, и на уровне райотдела КГБ. Однажды он в лоб
сказал: "Говорят, у тебя антисоветская повесть есть, а я и возразить не
могу. Дай посмотреть". Через несколько дней вернул, пробурчав нечто вроде:
"Совсем с ума посходили... Ну теперь если спросят, скажу: читал. И ни черта
крамолы не обнаружил..."
Благодарность моя ему неизбывна.
Однако летом 80-го вероятностная, как выражаются в фантастике, вилка