"Владимир Рыбаков. Тавро " - читать интересную книгу автора

Все обрушилось. Не будет больше Франции. Никто его больше не вызовет в
эту, ставшую ненавистной своей внезапной недосягаемостью, страну. Он зря
отравлялся свободой. Веревка, выдержавшая там, в Париже, тело матери,
опутала его по рукам и ногам здесь, в Ярославле. Мальцев уже догадывался,
что от свободы нет противоядия. Все эти годы он старался выжить, а яд
выползал из всех пор, требовал честности, открытости. Он же запихивал его
обратно в себя, скрывал от окружающих опасное знание, и в этой борьбе против
себя, против свободы в себе, часто бывал жестоким: издевался над добротой,
оскорблял искренность, старался искалечить надежду, где бы ее ни встретил.
Оказалось - все глупо, все зря. Теперь нет нужды в этой измотавшей его
борьбе, теперь можно заорать, рвя голосовые связки, что ничего не вышло, что
преступно были в нашей стране истреблены люди без числа. Заорать и пойти
куда пошлют...
"Окаянная веревка... может, и не намылила... торопилась".
Мальцев в отчаянии и бешенстве ворвался к себе в квартиру, бросился к
печке, чтобы, достав, изжевать, разорвать, уничтожить свободную французскую
бумагу. Пальцы побежали по заслонке - и застыли вместе с образовавшимся в
отчаянии решением.
Через неделю Святослав Мальцев, выписавшись из Ярославля, улетел в
Мурманск.
Когда он впервые поднялся по трапу на борт траулера, море под ногами
хмельно шептало ему об успехе. Оно продолжало его в этом уверять так же
пьяно и нежно много времени спустя.
Ему успели в драках сломать нос и порезать бок, а он умудрился убить
человека. Его взяли на "куклу": милая потаскуха повела его по темным улочкам
до безархитектурного подъезда; там поджидали четверо. Боясь попортить
костюм, они решили покончить с добычей без поножовщины, голыми руками. После
первого, неудачного из-за спешки, удара Мальцев без колебаний выхватил из
кармана тяжелую свинчатку: левая рука ударила самого ретивого в лоб -
подбородок приподнялся - и правая, с грузом свинца, пройдя короткое
расстояние, сломала горло. Когда оставшиеся на ногах увидели мертвые глаза
друга, они отступили и ушли. Мальцев убил бы их всех. Потому что переставал
себя любить и ценить.
С борта траулера он по-прежнему рейс за рейсом видел горизонты из
советской воды и неба. Московское пальто с зашитым под подкладку паспортом
все еще ожидало удобного случая.
Но вот как-то рыба пошла да пошла. Траулер гнался за косяками,
почему-то невзлюбившими территориальные воды СССР. И - ударил шторм.
Когда гонимое ветром и взбесившейся водой судно совершило преступление
невольным переходом государственной границы? Плевать. Уходящий день делал
шторм темным. Не светлее было у Мальцева на душе.
Слева по борту была Норвегия, и только моторы мешали течению погнать
траулер к фьордам. Когда-то там ждали конунги и викинги на драккарах, ждало
рабство. Теперь там Мальцева ждало, как он мечтал, наименьшее зло.
Шторм начал уставать. Мальцев, убедившись, что в такую погоду никто не
высунет носа на палубу, потащил к корме давно припасенные старые сети. Его
сбила с ног волна. Подумалось: смоет или не смоет? Когда ему удалось
запутать сетью винт, вокруг уже была черная ночь. Ему мешали не только
шторм, темнота и холод, но и навязчиво-липкое слово саботаж, связывавшее его
движения сильнее, чем вода из моря.