"Владимир Рыбаков. Тавро " - читать интересную книгу автора

паспорт, доказывающий, что он - свободный гражданин свободной страны, а
московское пальто, тяжелое и верное, и вот этот русский мост, под которым он
ляжет и забудется до никчемного утра.
До падения темноты на Париж оставался пустяк времени. Последний свет
ударял в грязную воду Сены, скользил и, пробив насквозь двух
бродяг-клошаров, прижавшихся спинами к парапету, уходил в камень, в город.
Они сидели, эти клошары, в одинаково неподвижных позах. Возле каждого стояла
пластиковая бутылка красного вина. Один был толст, другой - худ. Первый был
нагл лицом, второй - грустен... Будто в них жили два характера нищеты.
Вода Сены стала блестяще черной. Мальцев, усевшись рядом с парижской
нищетой, стал третьим бродягой-клошаром.
- Можно?
Открылся наглый рот толстяка:
- А чего спрашиваешь? Сел, ну и сиди. Только смотри, жопу не проморозь.
Рот лгал, из грубо говоривших губ выходил добродушнейший голос сытого
человека.
Худой и грустный клошар тоже подал голос:
- Ну чего? Шум да шум. Могу я поспать в этом грязном городе?.. или мне
на другой берег перейти?
У этого человека был сходный с лицом печальный голос.
Мальцев, встрепенувшись от неожиданной мысли, спросил:
- Полицейских не боитесь? Мы же в центре города сидим. Могут нас
забрать? А если заберут, то что будет?
Сытый голос расхохотался:
- Откуда ты такой взялся? Не бойся. А если лягавый и пришкандыбает - он
только вой со скуки подаст да и потурит нас на другой участок. Но редко это
бывает, лягавые - они воды боятся. Ты новенький, сразу видно. Ничего,
свыкнешься. Вот я...
- Давайте спать, а? Выпьем и будем дрыхнуть, - сказал грустный голос.
В наступившей ночи раздался звук проникающего в горло вина.
Причмокивание было долгим. Затем опустилась тишина - оба клошара прыгнули
без разгона в сон.
Мальцев закутал лицо шарфом, но не закрыл глаз - ему вполне хватало
одной темноты. Он вновь мысленно сжал руками голову... и мышцы, послушно
уловив веление, нудно заныли. Мальцев по-детски обиженно почувствовал боль в
бессильно разбросанных руках.
Впервые за много лет по лицу Святослава Мальцева потекли слезы. Он
вспомнил рыжую голову одного своего друга, с трудом терпевшего насилие,
человека, любившего мечту о социализме с человеческим лицом и получившего за
эту мечту семь лет строгого режима. Что он делает в эту минуту? Спит себе,
небось, на положенном месте в лагерном бараке, переваривает баланду... мысль
отдыхает, подсознание рисует и рисует сны о свободе, любви, быть может, о
том социализме, которого он никогда не увидит... подсознание все может.
Мальцеву не было холодно. Дождь ушел вместе с днем. Еще влажный воздух
тепло касался лица. Камень парапета немного студил тело, но это было такой
чепухой... Слезы свободно текли. Жалость к себе была острой, болезненной.
Происходило то, чего только и боялись когда-то жившие здесь галлы - небо
падало на голову Мальцева. Судьба зло смеялась над ним, а жизнь, казалось,
отнимала последние иллюзии.
Его друг, ставший зэком, спал в бараке и наверняка продолжал верить в