"Святослав Юрьевич Рыбас. След" - читать интересную книгу автора

пленкой жизни, ему грозила беда. Решили составить комиссию. Она должна была
неотрывно находиться при испытуемых двигателях в течение месяца. Ни на
минуту не отлучаться, наблюдать. Кому была охота идти в такую неудобную
комиссию? Многие уклонились.
До сих пор вижу три железные кровати, застеленные солдатскими одеялами,
стол с контрольным журналом, пепельницей и шахматами, перегородку, за
которой работал двигатель...
Испытания прошли удачно. Некоторые влиятельные люди стали на меня
коситься, словно я перешел им дорогу.
Когда начиналось строительство садовых домиков, Тимошенко предложил мне
быть его соседом. Он был высокий, цыганского типа, очень общительный.
Конечно, друзьями мы не были. Редко кто в зрелые годы может похвастаться,
что у него есть настоящий друг. "Что ты за молчун?" - спрашивал Тимошенко. А
я молчал. Он рассказывал о своем детстве в шахтерской землянке, о разудалом
отце. Однажды Тимошенко сказал: "Ты мог бы быть замечательным человеком". Он
вообще смотрел на меня по-особому. В тридцатые годы один десятник заметил
мне: "Виталий Иванович, вот мы оба в чумазых спецовках и под землей, а,
сдается, будто вы не в шахтерках, а в дорогом костюмчике". Я был с рабочими
тверд, даже жесток. И к себе - тоже. Я не испугался слов десятника, хотя он
намекал на лежащую между нами пропасть. Спустя двадцать лет между Тимошенко
и мной ее уже не было. Или почти не было.
Нынче соседний дом принадлежит дочери Тимошенко и ее мужу. Но они живут
в нем редко. На деле там хозяйствуют свекор и свекровь. Они числятся
сторожами всего поселка, завели парники, кур и кроликов, привозят навоз и
удобряют скудную почву. Времени у них много, они умеют и любят работать.
Виташа бегает к ним смотреть на крольчиху и крошечных крольчат, а
сторожа иногда пользуются нашим душем, обращаются ко мне с разными вопросами
по поводу ремонта электрооборудования. Сторож называет всех дачников
"неумехами". Как-то так вышло, что мои электродрель и паяльник остались у
него, и я не могу забрать их обратно. То есть беру, но затем сторожиха снова
просит: "Они нам нужнее. Да и целее у нас будут". Если в мое отсутствие Люба
приезжает на дачу с другом, то сторожиха считает себя обязанной поведать мне
о Любином госте, как бы я ни отмахивался. Любу она недолюбливает, а Виташу
жалеет. Прошлым летом сторожиха познакомила меня со своей подругой, которая
приехала к ним на субботу и воскресенье и работала на огороде в резиновых
перчатках. Сторожиха вызывает меня на крыльцо и протягивает тарелку с
пирогом:
- Аврора Алексеевна испекла, угощайтесь.
И тут на крыльце появляется сама Аврора Алексеевна. Я кланяюсь,
знакомимся. Одета опрятно. Глаза как будто добрые, живые.
- А Виталий Иванович тоже вдовый, - говорит сторожиха. - Можете вместе
на кладбище ходить, когда вздумаете проведывать Веру Петровну. А Аврора
Алексеевна - к своему мужу. Вдвоем веселее.
Я что-то пробурчал и ушел. Некоторое время спустя Аврора Алексеевна
позвонила мне на городскую квартиру, спросила: не собираюсь ли я на
кладбище? Сходили. Я положил Вере букет, посидел на скамеечке. А Аврора
Алексеевна пошла к своей могилке. Мы условились встретиться на главной
аллее.
Это старое Троицкое кладбище. Где-то здесь стояла Троицкая церковь, где
меня крестили. От нее не осталось и фундамента. Пахло нагретой землей, сухо