"Святослав Юрьевич Рыбас. След" - читать интересную книгу автора

молотили кузнечики. Я вспомнил, что местный священник был совладельцем
какой-то шахты. И он лежал теперь в этой земле.
А Веры здесь не было. Та семнадцатилетняя кареглазая девушка не здесь.
А я хочу жить. Стыдно признаться ей в этом, словно обманываю ее.
Мне надо было еще сходить на могилу сына. Я закрыл глаза.
Он был засыпан в забое. Я примчался на ту шахту, когда горноспасатели
уже пытались пробиться сквозь завалы. У начальника шахты Зинченко шло
совещание. Завалило двоих. В кабинете были закрыты окна, но с улицы
доносился шум толпы. Обрушилось шестьдесят метров. Если они и уцелели в
спасательных нишах, то пробиться к ним не было возможности. Я тогда был
главным механиком комбината, меня нельзя было выпроводить, я сидел и слушал.
Горноспасатели уточнили: не шестьдесят, а восемьдесят метров. Это меня
погребли живым в узком колодце без воды и еды. Я обшаривал лучом лампы
искрящиеся стены, стучал, задыхался. Коля мог прожить без воды восемь дней,
а для того чтобы пробиться к нему, требовалось полтора месяца. Он взывал ко
мне из-под земляной толщи. Мы спустились в шахту. Я уперся руками в
рухнувшие глыбы, раздавившие крепления как спичечные коробки. Горноспасатели
воздвигали новую крепь.
- Ты только нам не мешай, - попросил меня Зинченко. - Мы сделаем все
невозможное. Вдруг там прорвало водоносный пласт? Тогда у них будет вода.
На поверхности к нам подошла жена второго шахтера. Она ни о чем не
спросила, с великой мукой и надеждой смотрела то на Зинченко, то на меня.
Зинченко окружали многие руководители, решали за него, искали лучший
путь. Я считал, что надо вести взрывные работы, опираясь на технику. Если бы
повезло, был шанс. Но Зинченко решил прорубаться сверху отбойными молотками.
Сперва с ним спорили, потом стали грозить всеми карами. Но он не изменил
решения, потому что его путь был более долгим, да все-таки надежнее нашего.
Он выбрал восемнадцать лучших забойщиков. Восемнадцать человек из народа.
Работали по двое в смене, сменялись через три часа. Их молотки раскалялись.
Брали новые. Потные черные оскаленные лица содрогались от передающейся
детонации.
В первые сутки прошли двадцать метров, а самая высокая норма равнялась
всего шести. На вторые сутки - еще двадцать. Вскрыли первый уступ. В
спасательной нише было пусто. На третьи, четвертые, пятые сутки - ниши
пусты. Но устояли везде в каменном хаосе катастрофы. И обнаружилась вода.
На шестые сутки я в душе похоронил сына, потому что одна смена не
продвинулась вперед ни на шаг. Люди потеряли веру и лишь имитировали работу.
Зинченко ворвался в комнату шахтоуправления, где отдыхали забойщики, и
кричал: кто? Поглядите в глаза его отцу! Значит, вы хотите, чтобы любой из
нас с этого часа был обречен? Теперь мы не спасаем ни его, ни себя?
У каждого - свои человеческие пределы. Я знал, что столкнемся с ними.
Я окончательно простился с Колей.
На седьмые сутки сына нашли. Его вывезли наверх с завязанными глазами,
напоили бульоном. Через четырнадцать часов подняли и второго шахтера.
Когда три года спустя Николай умер от сердечного приступа, это для меня
означало, что он все же умер от того завала. Это я направил его в шахту,
чтобы он был ближе к людям. Ближе, чем я...
Я поговорил с покойницей и поклонился могиле Николая. Аврора Алексеевна
сидела на скамейке главной аллеи, в пятнистой светотени кленов. От жары она
разрумянилась. Ярко поблескивали замок ее сумочки и черные лакированные