"Святослав Юрьевич Рыбас. Дитюк" - читать интересную книгу автора

держала работа. Ее много. Загонки большие, дома раз-два, и конец видать, а
тут я один и передо мной земля без края. Сколько я могу? Я хотел многое
выдержать. Она лежит передо мной и молчит, не пускает трактор - плуг
скользил по корням, мы его запускали глубоко, под самые корни. Шли медленно,
на первой скорости. Я выдержал. Я ее сломал. Говорю вам, без меня бы
обошлись, мне нечего пыжиться, таких, как я, тысячи. Трудно? Ну маленько
было. Тогда, сынок, наметилась и твоя судьба.
Значит, пахали мы до июньского сенокоса. Без малого две тысячи гектаров
сделали. Нам харчи сюда возили. Привезут ящик рыбы, пахты, хлеба мешок -
съедим сразу. Воду в балочке брали. Слабоватые были харчи...
Затем сенокос начался, косилки таскали, сено стягивали. Я письмо маме
послал, я ей и раньше посылал, но куда тут из степи пошлешь?
Я не охотник письма писать. Скажешь: жив-здоров, что еще? Некогда.
Тогда у меня образование было три класса, какой из меня грамотей! Сейчас я и
школу вечернюю кончил и техникум - кое-что понимаю. А в ту пору я больше
чувствовал, нежели понимал.
После сенокоса я еще много поработал до зимы, хлеб уродился. Насыпешь
зерна в литровую банку, глядишь на солнце, и солнце сквозь него аж светится.
В декабре я возил на дальние заимки сено, а на вентиляторе забренчали
лопасти, и пришлось ехать в бригаду. Казах-фуражир говорит: "Володька, твоя
завтра в армию идти". Я смеюсь: "А коли б лопасти не забренчали?" - "Тогда
не пошла". Я отцепил сани, пошел к председателю. Дали мне расчет, раздал я
хлопцам одежду, и проводили меня. Я маме отправил пять тонн пшеницы, на три
года ей хватило. И еще денег у меня было полторы тысячи, да еще потом
бухгалтер пять ей отослал. Первый год богато родил.
Я служил в авиации. Под Новый год, пятьдесят восьмой, демобилизовался.
29 декабря приехал к маме на Полтавщину. Второго января, еще в погонах, сел
на трактор. Помочь надо. Председатель говорит - оставайся! Э, думаю, разве у
вас работа? А на целине смысл иной, большая стихия.
Женился я на Вере, - помнишь, Вера, нашу свадьбу? - и в степи вернулся.
Тут уж совхоз "Колутонский", две бригады. Каждый бригадир к себе зовет.
Вижу перемены: школу, клуб, домов много, и улицы появились, уже не
ездят по огородам. Дали нам комнату. Я снова на тракторе, Вера у меня
прицепщиком Когда я один был, мне все равно было, где квартировать, и
квартировал большей частью в поле. Чувствую, так не пойдет. Раньше можно
было, ныне, если хочу здесь жить, надо домом обзаводиться. У Веры одна
плюшевая фуфайка и резиновые сапоги, у меня шинелька. Я, правда, шинель еще
три года не скидал - начали мы строиться, ссуду взял. Урожай по тем временам
был хороший, по двенадцать центнеров.
Я чую, целина уж не та становится. У нас с Верой большое счастье - ты,
сынок, родился. Мы с ней пришлые, для нас иная земля была отчей, а теперь
здесь наши корни. Без детей земля никогда не станет обжитой. Я думаю: сын у
меня; когда я состарюсь, он вырастет и здесь будет наш род и наша родина.
Похоже, так оно и выходит.
Вот нынче совхоз построил моей бригаде стан, хороший стан, душ есть,
столовая, кинозал. Мы в страду живем в степи месяцами. И я говорю своим
мальчикам: "Мальчики, давай и деревья посадим. Хорошо у нас станет".
Посадили вербы, тополя и боярышник. Пускай растут. Захотелось нам и дорогу к
стану пробить, а то в распутицу не на всяком тракторе доедешь. У меня
интересуются, а дорогу-то зачем? Ты же не строитель. Погоди, тебе сделают. Я