"Святослав Юрьевич Рыбас. Дитюк" - читать интересную книгу автора

поменял на патефон, люблю песни. Поездил я по свету, везде слышу - поют
украинские песни, и в Ташкенте, и в Казахстане, и в Москве. Как почую: "Ой,
на гори женци жнуть, а под горою яром-долиною казаки идуть", так вроде бы
снова я еще юный хлопец. Да нет, я еще молодой! Вот Миша Довжик мне говорит:
"Я, наверное, останусь в комсомоле до пенсии". И я тоже, честное слово.
Мы быстро доехали, за трое суток, - "зеленая улица". В Акмолинске
митинг, народу - тьма, пересадили нас в старые вагоны, такие, с
прямоугольными окнами, будто в избе, и развезли по станциям. Девятого марта
наши миргородцы и с ними еще сто человек вылезают на станции Колутон. Снега
кругом страшные, мороз градусов сорок. Возле самого поезда стоят сани,
лошади в куржаке и белый дым валит. До нас сразу какие-то люди в тулупах
сунулись: "Поехали с нами. Тут близко, двадцать километров". Потом другие:
"С нами! У нас ближе". То были председатели колхозов, они нас ждали. Увез
нас Хижняк Юрий Андреевич, председатель "Заветов Ильича", всю нашу бригаду.
У нас полный комплект: и бригадир, и учетчик, и механик, и мы, трактористы.
Замотали нас в тулупы, в сани усадили, а кучером тут был шофер: зимой на
полуторке негде ездить. Я уж ничему не дивился.
И приехали. Село тоже Колутон. Тут все Колутон, и речка, и станция, и у
нас, даже еще Новый и Старый Колутон. Не то чтобы Сенжары или Миргород!
Глянул я - из-под снега одни трубы торчат. Только почта и контора под
крышей, ни улиц, ни красоты. Вы, дети, того села уже не увидите. Расселили
нас по мазанкам, я и Сериченко Вася (сейчас он шофером) попали к старикам
Даниленко, те еще до революции сюда переселились. Туннель прорыт в сугробе,
ведет вниз, там - жилье. Покормили с дороги, председатель Хижняк мяса
выделил и капусты. Потом прикатил из Жалтырской эмтээс трактор с будкой на
санях. "Айда, ребята, за техникой!" Никто не усидел. Ночью приехали,
кинулись до тракторов, они на платформах стоят. Сторож начал стрелять с
перепугу. Ходим всю ночь у тракторов, горючее заливаем. Новые дэтэ-пятьдесят
четыре! Утром объявился завскладом, спустили мы их по накату и своим ходом
на Колутон. Там я исполнил впервые свой конституционный долг - проголосовал
на выборах. Четырнадцатого числа были они.
Целину, Гриша, я в мае начал ломать. А сперва возил приезжающий народ
от станции до нас. Много перевез, из Донбасса были, из Воронежа, из Москвы.
С двадцатого апреля получили плуги, семена. К маю речка Колутон трещать
льдом начала, артиллерийски трещало. Средь ночи подымает нас председатель
Хижняк, что за напасть? Завели и поехали в Ковылинку. Надо так надо, не
спорим. Речка в паводок, оказывается, норовистая - кругом одни острова
оставляет. Потому мы торопились. В степях уж была для нас фанерная будка,
сеялки, припасы. От Ковылинки было еще верст тридцать, и агроном сказал:
"Где-то здесь пахать". А точнее не мог сказать, пространство, видать, и его
образованный ум как бы одолевало. Дикая, говорю я вам, была земля! Страху я
перед ней не чуял, но уважение было будто к живому существу. Вспомнил свою
хату, вокруг розовый цвет, нарядные абрикосы, весенний грай. И стали мы
ломать целину. Мой напарник Веня Михайлов, Вениамин Иванович, влупил
загонку: шесть километров сюда, три - туда. Первая борозда. Пахали мы
попеременно, один спит рядом в кабине, другой за рычагами. Азартное было
дело, небывалое. Я вам так объясню: и без меня бы целину, конечно, взяли. У
казахов говорят: "Одинокий путник и пыли не поднимет, одинокий голос нельзя
назвать шумом". А тут столько народу, столько техники, и я средь других,
совсем еще пацан. А я чую - небывалое! Не все выдержали, кое-кто уехал. Меня