"Святослав Юрьевич Рыбас. Узкий круг" - читать интересную книгу автора

разжалобить. "Сказать ей о Фемиде с завязанными глазами? - спросил себя
Хохлов. - Да зачем ей Фемида, если внука посадили? Должно быть, я кажусь ей
каким-то идолом, и ей надо меня умилостивить".
Он вернулся к ней, решив толково объяснить свое положение. Однако
старуха нахмурилась и в досаде хлопнула ладонями по коленям.
- Мамаша, давайте рассуждать здраво. Когда ваши дети были маленькими,
вы их защищали, верно? А провинятся - наказывали. Может, и вина пустячная:
подрался, залез на чужую бахчу. Но его ремнем стегают, вбивают уважение к
законам человеческого общежития. На себе испытал, что такое "чти отца
своего", "не укради", "не убий"... Без закона - ни порядка, ни жизни. А если
взрослые начинают нарушать закон, то общество наказывает их.
- Закон, закон, - покивала старуха. - А на горе молитвы нет. Думаете, я
хочу, чтоб вы против своей совести пошли? Боже упаси! Я, может, поплакать
хочу. Поплачу и пойду!
Она, по-видимому, хитрила, но Хохлов уже решил выслушать до конца и
наперед смирился со всеми детскими хитростями. Он подул на ступеньку в
присел рядом со старухой.
На площадку просочился аромат кипящего сливочного масла. Старуха
принюхалась и снова хлопнула себя по коленям:
- Покушать вам надо! Об ужине будете думать и серчать. А за что
серчать? Что родного внука не хочу отдать? Ступайте, я обожду.
Она говорила с каким-то естественным превосходством, как будто не
ощущала разницы в их положении - той разницы, которую люди обычно сами
подчеркивают перед судьей.
- Пошли ко мне. Только не будете предлагать мне никаких подарков.
Договорились?
Они вошли в квартиру. Старуха стала усаживаться на шкафчик-галошницу,
сказала, что здесь посидит. При ярком свете она казалась очень старой.
Дома к Хохлову уже вернулась его обычная трезвость, ему стало ясно, что
старуха лукаво играет роль робкой хуторянки. Он заставил ее снять
залоснившееся пальто и отвел в кабинет. Она, видно, почувствовала перемену в
его отношении, без стеснения прошла в своих темных валенках по ковру, села
на диван.
Как и следовало ожидать, по ее словам, внук никаким хулиганом не был.
Это холостые парни дурят, а ему тридцать пять лет, двое детей, семья - разве
у него есть время на глупости? Он не хулиганил, а защищал свою честь от
бесчестных людей. Его приемная дочь собиралась выйти замуж за сына этих
самых бесчестных Кузиных, и уже свадьбу назначили, и все соседи знают, а
жених взял да раздумал жениться.
Старуха рассказала о чисто грушовской истории: поселок ждал, что
Агафонов отомстит, и подталкивал его к мести. Судья отметил про себя, что с
точки зрения общественной морали грушовцы справедливо надеялись на наказание
обманщика. Правда, никаких реальных средств для этого не было: Кузины жили в
городе, им было начхать на осуждение грушовцев.
Все же Хохлов сочувствовал старухе.
Внук должен был наказать обманщика, твердила она, иначе как можно жить?
Ее муж, глубокий старик, обвинил внука в трусости и сам решил проучить
Кузиных. И она вздохнула: ведь старик слабенький, горелый, у него косточки
крутит...
Хохлов стал успокаивать ее, пообещал внимательно изучить дело и