"Святослав Юрьевич Рыбас. Уже нет прежней игры" - читать интересную книгу автора

тревожила будущая война, а не человек с мячом...
К сорок первому году и Николая Антоновича перевели в столицу, в
министерство. Лида, взяв маленького Сашу, уехала со своими родными в
Старобельск, степной городок возле Ворошиловграда. Анищенко должен был
вызвать их, как только дадут квартиру.
Стоял июнь, на бульварах доцветала сирень, набегали легкие облака,
капал дождик, и потом светило в лужах солнце, и было хорошо в Москве.
Анищенко ходил по городу - провинциал провинциалом. Знакомых завести не
успел, а друзей и в Донбассе у него не водилось. В нагрудном кармане лежало
удостоверение со словами наверху: "Совнарком". Оно, кажется, поддерживало
Николая Антоновича, и он говорил себе: "Ничего, Зося, поглядим еще,
поглядим..."
Впрочем, он мог говорить себе что угодно. Он пока не чувствовал
уверенности, и новая работа, вдали от угольных бассейнов, вдали от
совершенных машин и несовершенных горняков, была непривычно спокойной.
Анищенко окружали ветераны горной промышленности, а он был самым молодым,
мальчик, которого никто еще не знал. Он нес с собой мечту о новом комбайне,
разработки в графики и с радостью ухватился за предложение съездить в
командировку в Донбасс.
О Зосимове он не вспоминал. Видимо, с ним было покончено и начиналась
другая жизнь.
Но Зосимов все бежал по зеленому полю земли, тысячеголосый рев
сопровождал его легкие движения, и трудящийся народ вставал с мест, махая
руками, кепками и свернутыми газетами, которые говорили, что скоро кончается
июнь...
Война захватила Анищенко в Сталино. Он связался с министерством - ему
приказали оставаться на месте и выполнять задание. Может, так оно и лучше.
Он знал донецкие шахты, а в Москве чувствовал бы себя куда как неуверенно.
Сначала об эвакуации никто не думал: крутились шкивы подъемников,
спускались под землю люди и по грузовым стволам шел на-гора антрацит для
"Азовстали", для заводов имени Ильича, имени Кирова, имени Сталина. Донбасс
напрягся и работал. Только по ночам не светились звезды на копрах, и с
воздуха степь темнела сплошным полотном.
Анищенко забыл о своем комбайне и вновь занялся старыми машинами.
Механики стали ночевать в рудничных конторах, отбились от семей и уже не
знали, какого цвета летнее небо. Они безвылазно сидели на шахтах, и перебоев
в работе машин не было. Анищенко осунулся, как будто вернулся в голодные
годы, и ожесточился.
Немцы подходили все ближе. Наступившая осень была мрачной. Дали
закрывала пелена мороси. Люди потянулись к вокзалу. Подлое и бессильное
слово "эвакуация" холодило душу.
Опустела гостиница, в которой жил Анищенко. Дождило. На комбинате
организовали истребительный батальон, однако бойцы разъехались по шахтам,
уничтожали оборудование. Шахты затапливались, взрывались подъемные машины,
над городом орали прощальные гудки, и все стихало, стихало... Война для
Анищенко началась с того момента, когда он умертвил первую шахту.
От Лиды пришло письмо: фельдшер повел своих на восток.
Немцы вошли в город тихо, без боев. Анищенко взял давно уложенный
чемодан, надел брезентовый дождевик и покинул гостиницу.
По улице Артема ехали мотоциклисты. Анищенко побоялся выходить,