"Святослав Юрьевич Рыбас. Уже нет прежней игры" - читать интересную книгу автора

переждал за стеклянной дверью. Его била дрожь.
Город опустел. Дома остались без хозяев. Со стороны вокзала доносились
выстрелы. Не понимая, куда он идет, Николай Антонович подошел к дому, где
жил с Лидой раньше.
Где была сейчас его семья? Люди стали одиноки и слабы.
Он поднялся на второй этаж, отпер своим ключом дверь и утешился тем,
что есть крыша над головой.
Надо было жить. Сначала он выменял за костюм и туфли большой кусок
сала, десяток луковиц и ковригу ржаного хлеба. Он сидел дома, листал
инженерные справочники Хютте, хотел думать о своем комбайне - его
работоспособность осталась за порогом лета сорок первого: Анищенко отупел.
А продукты кончились. На стенах домов были приказы комендатуры об
обязательной регистрации жителей Юзовки на бирже труда. Сталино превратилось
в Юзовку. На базаре было опасно появляться - облавы. Анищенко отнес туда
четыре рубахи и больше там не показывался.
Он ходил по окраинам города, высокий, злой, на нем был брезентовик,
сапоги и спецовочные штаны. Из-под кепки глядело небритое лицо бродяги. Он
не ел второй день.
Возле шахты между двумя морщинистыми акациями стояла немецкая кухня. С
шахтного двора доносился глухой металлический звук. "Восстанавливают, гады",
- мелькнуло у Анищенко. И он, еще не понимая своего состояния, в каком-то
ослеплении, подавившем привычную осмотрительность, быстро зашагал, почти
побежал к шахте. Он затопил ее одной из первых, он работал здесь на практике
- шахта принадлежала ему, как и все донецкие шахты.
На пути была кухня и немец повар. Анищенко так яростно взглянул на
него, что толстый низкорослый немец попятился. Николай Антонович шел на
немца, бормоча шахтерские матюки. Повар чиркнул задом о печку, ушел вправо и
побежал к конторе. Анищенко усмехнулся. Он деловито огляделся, отыскал миску
и наполнил ее супом из котла. Обжигая рот и не ощущая вкуса еды, он
опустошил миску, добавил еще и тут почувствовал на спине чей-то взгляд.
Анищенко не спеша повернулся: на него, улыбаясь, смотрел гитлеровский
офицер. Однако Анищенко спокойно вернулся к неоконченному супу. Он ел, точно
работал. "Ничего, - сказал он себе. - Это ничего".
Офицер был хрупкий, чернявый и очень аккуратный в своем черном мундире
военно-инженерного ведомства.
- Вы шахтер? - спросил он, стоя в некотором отдалении. Страха или
враждебности по отношению к себе Анищенко не почувствовал. Он пожал плечами,
будто не понял. Тогда офицер повторил.
- Да, - сказал Анищенко, - бергман. Я когда-то работал на этой шахте.
Офицер задрал черные брови, оживился, а из-за его узкой спины с
любопытством таращился на Николая Антоновича толстяк повар.
- Хольц, - сказал офицер. - Принеси две банки тушенки.
Повар ушел.
Анищенко напряженно вслушивался в чужую речь. Пока еще не было страшно.
- Итак, я имею вам сказать, - продолжал чернявый, - я горный инженер и
буду работать на ваших шахтах, чтобы русский Рур служил великой Германии. И
мне нужны помощники. Надеюсь, вы инженер?
- Нет, - ответил Анищенко. - Я - слесарь.
- Покажи руки.
Офицер осмотрел его ладони, нашел два голубоватых угольных шрама и