"Алексей Рыбин. Фирма" - читать интересную книгу автора

Сейчас же Куманский дал Гольцману понять, что от его решения зависит
судьба человека, и не просто человека, а знаменитости, старого его, Бори,
знакомого, не сказать конкурента, но личности, всегда вызывавшей у Гольцмана
некоторое подобие ревности.
Борис Дмитриевич сел за стол и еще раз взглянул на Куманского.
- Его положение обязывает, - снова сердито пробурчал Гольцман. - И чем
же, ты думаешь, я могу ему помочь?
Куманский присел к столу и начал шуршать бумагами в своем портфеле.
- Вот тут у меня письмо от питерских артистов... Все подписали...
- Все?
- Ну, не то чтобы все, но многие. В общем, просьба о помиловании...
- Детский лепет.
- Адвокату собрали денег... Ты бы поговорил, Боря, там... ну, в мэрии,
что ли...
- С кем же это?
- Да хоть с Высоцким...
О дружбе Гольцмана с первым заместителем генерального прокурора города
знали немногие, и Борис Дмитриевич с трудом удержался от того, чтобы
поморщиться и досадливо крякнуть. Откуда Куманский мог знать об отношениях
между ним и Первым, как называли Высоцкого близкие знакомые и деловые
партнеры, было для Гольцмана загадкой.
"Вот сволочь, - подумал Борис Дмитриевич. - Что же он еще знает? Не
город, а большая деревня. Ничего не скроешь. Все на виду. Надо будет
поосторожней вести дела".
- То есть ты думаешь, что если парня взяли с кучей наркоты в кармане,
то Высоцкий будет его отмазывать? И именно теперь, когда за косяк на улице
метут и в КПЗ тащат? Это нулевой вариант, Яша. Да и...
- Что? - напрягся Куманский.
- Ничего. Не та фигура, чтобы из-за нее лезть на рожон. Думаешь, это
легко делается? Того же Высоцкого подсиживают со всех сторон. У него врагов
больше, чем...
Гольцман едва не ляпнул "чем у меня", но опять успел вовремя
остановиться.
- ...Чем ты можешь себе представить, - натужно закончил он скользкую
фразу.
- Ну так как же все-таки? - спросил Куманский. - Можешь помочь?
Гольцман подумал, побарабанил пальцами по столу, еще раз взглянул на
Куманского и уставился в окно.
- Нет, - вдруг сказал он. - Пусть сидит. Ему это только на пользу
пойдет. Два года - не десять. Ничего с ним не будет. Не растает. Как
говорится, не сахарный... Все, больше не хочу говорить на эту тему...
- Ну, знаешь...
Куманский вдруг почувствовал неожиданное раздражение. Не то чтобы ему
было очень жалко Гурьева - не из жалости к пианисту он занимался этим делом.
Жалости Яша уже давно не испытывал ни к кому, кроме, пожалуй, себя, и то
нечасто - в основном, когда его "кидали" на деньги или просто обманывали.
Тогда Яша жалел себя, думая, что такого талантливого, работящего, честного и
вообще приличного человека, как он, обижать просто не за что и обидчик
заслуживает самого страшного наказания, какое в состоянии вообразить
человеческий мозг. А другие - другие для Яши уже много лет были всего лишь