"Владимир Рыбин. Здравствуй, Галактика! (Рассказ, фантастика)" - читать интересную книгу автора

поскольку, опять же по неведомо кем заведенной традиции, космонавты
называли своих <нянек> человеческими именами: мужчины - женскими, женщины
- мужскими.
Итак, мы с <Зиной> шли по длиннющему главному коридору, по кругу,
обегавшему весь корабль. Справа тянулся бесконечный ряд овальных
иллюминаторов, слева были двери, в которых тоже имелись иллюминаторы, и -
овальные же - проходы к центру корабля, где было все: оранжерея и
энергетические камеры, бассейн с отличным пляжем и защищенная тройным
силовым полем святая святых - рубка управления, место дежурного по
кораблю, обиталище Друга.
Справа за иллюминаторами дышал, пульсировал космос. Здесь он был не
бархатисто-черным, как у Земли, а светился бесчисленными звездами -
белыми, голубыми, желтыми, красными. Были в этой мозаичной пестроте и
зеленые точки, но я не присматривался к ним, знал, что это лишь обман
зрения, перепутаница цветов, отраженных поляризационными экранами
иллюминаторов. Звезд было так много, что казалось странным, почему они не
слипаются в один гигантский ком. Ведь страшные силы гравитации неумолимо
тянут их друг к другу. Но я знал, почему этого не происходит: еще на Земле
насмотрелся на модели звездных скоплений, где магнитики, изображавшие
светила, крутились цепочками, взаимно уравновешивая силу притяжения,
никуда не падая.
И наш корабль включился в этот хоровод, стал крохотным <магнитиком>,
скользящим точно посередине противоборствующих сил. Малейшее отклонение от
<золотой середины> грозило гибелью. Но мы были уверены в прочности
корабля, в надежности его силовых полей, в предусмотрительности Друга.
Ничего нового не было за иллюминаторами. И все было ново. Вид
звездной мозаики завораживал, заставлял смотреть и смотреть. И поражаться
величию космоса. И бороться с охватывающим душу самоуничижением, когда ты
кажешься себе крохотным слабым жучком, вознамерившимся прогрызть гору.
Когда мне надоело глядеть на звездные сгустки, я пошел к камерам сна
и остановился возле двери, за которой спала Ариа. Она полулежала в
глубоком кресле, откинув голову, и казалась вовсе не спящей, а просто
отдыхающей, только на одну минуту закрывшей глаза.
Я долго глядел на нее, а потом взял и постучал в стеклянную дверь.
<Нянька>, неотлучно дежурившая возле нее, сердито заморгала
глазищами-индикаторами, подошла к двери и опустила светонепроницаемый
экран. Это было хуже всякого наказания, поскольку обрекало меня на полное
одиночество. Я знал, что <нянька> поднимет экран, как только уйду, но все
же нажал подбородком на клавиш связи, прицепленный к вороту, и пожаловался
Другу.
- Всякий раз, как вы подходите к двери, у спящей наблюдаются
изменения психофизиологического состояния, - терпеливо разъяснил Друг.
- Почему? - удивился я.
- Причина пока неясна...
- А, знаю, это чары.
- Чары? - переспросил Друг. - Это не научное понятие.
- Неважно. Кроме науки, есть еще кое-что.
- Науке все подвластно, - возразил он до тошноты безапелляционным
тоном. - Не существует ничего, что нельзя было бы проанализировать.
- А ну проанализируй вот это...