"Елена Ржевская "Земное притяжение"" - читать интересную книгу автора

"погиб в Берлине".
Потом в доме завелся небольшого роста тихий человек в старом
милицейском кителе, взлохмаченный кларнетист, которого все звали Духовой.
Гости вывелись. Духовой приволок выданный ему в школе, где он руководил
кружком, мешок картошки.
Мать стала исправно готовить обед. В это время на Большом
металлургическом восстановили взорванную немцами домну и по вечерам все
выходили на Торговую улицу, откуда хорошо было видно, как шел чугун. Он
шел огненной лавиной, брызги огня отражались в реке Кальмиус, розовый дым
окутывал их, а на небе вставало зарево, и люди восторженно подбрасывали
вверх шапки, обнимались и говорили: "Это счастье. Это необыкновенная
красота. Это наш салют".
Духовой, как чуть ли не все в городе, считал себя причастным к Большому
металлургическому. В дни своей молодости он работал на заводе и был, по
его словам, выдвинут из рабочей массы в училище как музыкально одаренный.
Он рассказывал, как потом руководил духовым оркестром в мартеновском цехе
при покойном начальнике Бережном и как тот приходил усталый на репетиции,
сидел, закрыв глаза, дремал и слушал. И гордился: на демонстрации
мартеновский цех выступал со своим оркестром. А с его смертью стала
глохнуть в цехе культура, не нашлись средства, и Духовому пришлось перейти
с завода в оркестр городской милиции. Он считал, что перевелись люди,
умевшие ценить культуру, и нынешние некультурные руководители ради
копеечной экономии не привлекают к работе квалифицированных музыкантов.
Если ему возражали, он не настаивал, легко уступал, тушуясь.
Он оставался здесь в годы оккупации-не успел вовремя выбраться из
города - и был схвачен немцами как сотрудник советской милиции. Но
отчаянные рыбачки из слободки - среди них он прожил всю свою жизнь и на их
свадьбах неизменно играл на кларнете - сумели сунуть немцам хабар и
выкупить его.
Он был человек с оккупированной, к тому же подвергавшийся, и, если не
был выпивши, вечно чего-то боялся, и храбрился, лишь когда открывал
футляр, припадал к кларнету и надувал щеки. И мать, притихшая,
напряженная, заражалась его тревогой. Она теперь говорила тихо, как бы
защищаясь от возможных бед: "Мой муж погиб в Берлине", - и делала вид, что
по-прежнему живет вдвоем с сыном, хотя это было нелепо - все знали про
Духового и видели каждый день, как он шел по двору. Если кто-нибудь колол
ей глаза Духовым, мать вспыхивала:
"На что он мне сдался!" Или говорила еще грубее, передергивая нервно
плечами: "На черта мне его обстирывать!"
Старуха Кечеджи недоверчиво покачивала головой:
- Не скажи! Когда мужчин нету, то и петух Сулейманпаша.
Но беда пришла не с той стороны, откуда ее ждали. Она явилась из
слободки в облике старых рыбачек, галдевших под окнами. требовавших, чтоб
Духовой к ним вышел.
Суровые и властные, они увели его, и он покорно пошел за ними назад в
слободку, к объявившейся невесть откуда жене, старой, измученной гречанке,
угнанной немцами много лет назад вместе с поездом, где она служила
проводницей; тогда она была еще молодой и здоровой.
Духовой несколько раз приходил и молча, страдая, смотрел на мать. А
мать сидела красная, надутая. Лешка чувствовал, как она оскорблена и