"Эрнесто Сабато. Туннель" - читать интересную книгу автора

XIII

Мне было необходимо прийти в себя и все спокойно обдумать. Я шел по
улице Посадас по направлению к кладбищу Реколета.
Голова раскалывалась от обилия событий; множество мыслей, любовь и
ненависть, упреки и воспоминания - все мешалось и мелькало.
Для чего, например, ей понадобилось, чтобы я пришел за письмом и
получил его из рук мужа? И почему Мария не сказала мне, что она замужем? И
чем, черт возьми, она занимается в имении с этим мерзавцем Хантером? Почему
она не дождалась моего звонка? А слепой, это еще что за фрукт? Я вообще
терпеть не могу людей, но уж слепые мне особенно омерзительны, я испытываю к
ним такое же отвращение, как к скользким и холодным тварям, к змеям,
например. К тому же мне пришлось читать при Альенде письмо его жены, в
котором говорилось: Я тоже думаю о вас. Нетрудно догадаться, какую
гадливость я испытывал в эти мгновения.
Я попытался немного упорядочить свои мысли и расставить их по местам,
следуя давней привычке. Надо было начать с начала, а началом (во всяком
случае, началом истории с письмом) был наш телефонный разговор. В нем
оставалось много неясного.
Во-первых, если у Марии в доме привыкли, что она общается с
посторонними мужчинами, доказательством чему служит письмо, переданное через
мужа, зачем говорить сухим, официальным тоном, пока не закрыта дверь? И как
понять объяснение: "Когда я закрываю дверь, это значит, меня не должны
беспокоить"? Очевидно, она часто уединяется, чтобы говорить по телефону. Но
ведь не для болтовни же с друзьями, а, скорее всего, для разговоров,
подобных нашему. Следовательно, в ее жизни были и другие мужчины, вроде
меня. Сколько? И кто они?
Я сразу же подумал о Хантере, но быстро отбросил эту мысль: зачем ему
звонить, если они постоянно могут видеться в имении? Тогда кто же эти
другие?
Можно ли считать исчерпанной тему "телефонные разговоры"? Нет, надо еще
понять причину той неопределенности, с какой Мария отвечала на мои
конкретные вопросы. Я с горечью вспомнил, что на вопрос, думала ли она обо
мне, Мария после долгих недомолвок произнесла лишь: "Разве я не сказала, что
думала обо всем?" Отвечая так, рискуешь немногим. И наконец, то, что она на
следующий день (а может, и сразу же) сочла нужным ответить мне весьма
определенно в письме, подтверждало, что предыдущие ее слова были
недостаточными.
"Перейдем к письму", - сказал я себе. Достав из кармана письмо, я
перечитал его:
Я тоже думаю о вас.
Мария.
Почерк был нервный или, во всяком случае, принадлежал взволнованному
человеку. Это не одно и то же, ведь если справедливо последнее, значит, она
волновалась, когда писала письмо, что было благоприятным знаком. Так или
иначе, меня очень тронула подпись: Мария. Просто Мария. Простота эта давала
слабую надежду на то, что Мария уже вошла в мою жизнь и в какой-то мере
принадлежит мне.
Увы! Ощущение счастья не бывает у меня долговечным. Вот и эта надежда