"Людмила Николаевна Сабинина. Тихий звон зарниц" - читать интересную книгу автора

как на героя. Всем хотелось расспросить поподробнее про фронтовые порядки,
узнать, когда выдадут обмундирование и за что какие дают ордена. Только
много ли узнаешь от Дуси? Оказывается, она ездила домой... родить. И
нисколько не стеснялась этого, наоборот, рассказывала всем и каждой.
- Девке пустой нельзя ходить, - хрипло говорила она. - Девке рожать
надо. Домой прискакала, родила, хлопчика матке на руки бросила - и на фронт!
Ать, два, шагом марш!
- Бессовестная, - смеялись девушки.
- А чего же? - Дуся резким движением заправляла белесую прядь за ухо. -
Война, так и рожать не надо? Во-она как! Кто-то за них рожать будет.
Дяденька будет рожать. У меня вон двое хлопцев растет, а сама на фронте. Во
как.
Речи эти просто в ярость привели Рахию. Вскочила, руками замахала, даже
плюнула.
- Молчи! Шайтан! Бессовестная! Сама роди! А других не срами. Тьфу!
Собрала губы в маленький пухлый бутон, тряхнула густой челкой, убежала.
Вокруг зашумели, заругали Дусю. Одни возмущались, другие смеялись до упаду.
Дуся обвела всех светлыми прищуренными глазами и неожиданно гаркнула так
по-командирски, что все притихли:
- Молчать! Встать! Смир-р-р-но!
Девушки встали и разбрелись по своим местам. Хоть и не большое
начальство Дуся, а все-таки командир... На следующий день прибыла еще партия
девчат. В бараке стало теснее. Лежали теперь чуть ли не вплотную. Посреди
барака громоздились впритык два железнодорожных контейнера, Катя и
предложила Рахие перебраться туда ночевать. Лестница валялась рядом.
Притащили сена, постелили наверху, устроились. Ну и вид же сверху! Несколько
сотен девчат, кто в чем: шубейки, ватники, платки, лыжные шаровары. Лежат,
сидят, прислонившись к стене, иные, из дальних татарских сел, все время
жуют. Приехали сюда с тяжеленными мешками всякой еды, не пропадать же добру,
вот и жуют. Кто с мешком, а кто и с двумя: два раздутых "сидора" наперевес.
Зато сейчас им благодать, потому что с кормежкой тут плоховато... Это,
конечно, временно. Вот выдадут форму, зачислят на солдатское довольствие,
тогда начнется совсем другая жизнь. А пока работали. Теперь Катя не
чувствовала ни холода, ни тяжести носилок с грунтом. Запросто управлялась с
нескладной деревянной тачкой, а два удобных, самых легких заступа они с
Рахией пометили и стали припрятывать для себя. Галоши изорвались вконец,
пришлось перевязывать их веревочкой. Мимо целый день шли составы, мелькали
платформы с зачехленными орудиями, солдаты, завидев девчат, целой оравой
свешивались из вагонных дверей, кричали что-то, махали руками.
Наконец подошла и их очередь... С утра три отделения отправились мыть
вагоны, в которых будущие санитарки поедут на фронт. А остальных погнали на
медицинскую комиссию.
По свежему раннему снежку потянулась длинная вереница девушек. Была
тишина, зимнее небо розовело. Издали посвистывал паровозик-кукушка, да под
стоптанными сапогами, башмаками и галошами хрустел снег.
Двухэтажное здание военкомата находилось за железнодорожными путями.
После барака и сенной трухи на полу - тут все удивляло - тепло, красные
дорожки в коридоре, белые двустворчатые двери. Потихоньку бегали в туалет,
мыли руки теплой водой, смотрелись в зеркало, ахали: ну и растрепы! А
платок-то! А шубейка-то! Ой! Военная комиссия работала. Последняя, строгая.