"Людмила Николаевна Сабинина. Тихий звон зарниц" - читать интересную книгу автора

предбанник, полки, печь. Даже ведро и шайка старая уцелели. Хоть сейчас
мойся... Посидела немного на скамье, огляделась, потом повесила на гвоздь
пальто, повязала голову платком и начала убираться. Натаскала воды, затопила
печь. Соседка дала чугунок, сковородку, еще кое-какую утварь.
- Этого добра много, поройся на пепелище, в гари чего только не
найдешь. Железяки всякой довольно. Гришутка вон гвоздей надергал, мешочек
целый напрямил. Спрашиваю - зачем, мол, тебе? А он: дом строить буду.
Восьмой годок пошел строителю-то!..
Катя пошла наломать прутьев - надо было связать какой-нибудь голик.
Прутья мокрые, упругие, гнутся, да не ломаются. Весну почуяли... А весной
как жить хочется. На то и весна!
Снег еще не сошел, серой хрупкой коркой лежит, а кое-где проталины -
черные, жирные... Тут заметила Катя скворечник старый высоко на березе.
Целехонек! Ведь сама же пристраивала его туда в День птиц и смастерила сама,
на занятиях но труду. Значит, и скворцы сюда возвращались каждую весну!.. И
скворцы прилетали, и одуванчики распускались в свой срок, и трава росла.
Пока она бедовала где-то на чужбине. А мамы больше нет и никогда не будет.
Вот здесь она любила отдыхать, под березами. Раньше тут стол стоял и
скамейка. И летом всегда была прохладная, душистая тень. Мама здесь любила
отдыхать... Рядом - калитка, около нее валун большущий, вот он, никуда не
делся, лежит себе! Тут Катя вспомнила все, каждую мелочь. И большой кованый
крючок у калитки, его Федька Петунии сам смастерил, когда в кузнице стал
работать, ученик мамин. Увидел, что на калитке ненадежный завертыш, вот и
постарался. Первую свою кузнечную работу принес. Теперь-то, конечно, нет ни
крючка, ни самой калитки. Вспомнилась крашенная зеленым стена веранды,
заросли мыльника вдоль нее. Вот растает снег, и снова расцветет пахучий
мыльник и обозначит место, где была та стена...
Катя бегала через огород к колодцу, потом за щенками во двор, оттуда
обратно к бане, и ноги сами нащупывали сухие места, сами знали, где можно
ступить, а где увязнешь. Потому что хоть и не видны под снегом талым
тропинки, а знакомы они все до единой. Самая надежная - вдоль зарослей
сирени, там повыше. Кусты голые пока, а, видать, цвели: всюду бурые кисти
прошлогодних семян. А баня дымилась совсем как раньше бывало, по субботам.
Целый день Катя трудилась - вытаскивала из-за печки мусор, подметала,
протирала оконце. Вечером зашли две соседки, принесли на новоселье тюфяк,
одеяло, лампу керосиновую. Оглядели чисто выскобленные потолок и бревенчатые
стены, похвалили за домовитость. Долго сидели втроем, пили кипяток с
пайковым больничным сахаром, вспоминали довоенные годы, родных и знакомых,
тех, кто ушел навсегда, и тех, кто еще, может быть, вернется... И вот первая
ночевка в доме родном! Жарко, перестаралась видно, натопила. В котле еще
побулькивает, просыхают застланные рогожей полы. А над крышей шумят вершины
сосен. Ветер. Заснуть удалось не сразу, все как-то странно казалось. И дома
будто и не дома... Перед самым рассветом кто-то огородами прошел -
похрустывал снежок. Катя сразу проснулась, но не забоялась, кто же может
обидеть ее тут? Разве медведь. А медведи в сказке только бывают, здесь они
не водятся.
На другой день позвали в сельсовет, дали ордер на муку и картошку.
Понимала Катя, что от нее не благодарности ждут. Платить надо трудом. И это
хорошо: работать она умела. Ее учить не надо, во сколько на работу
приходить. Сама понимала: весна, значит, каждый час дорог. Колхоз готовился