"Герман Садулаев. Апокрифы Чеченской войны (Тетралогия) " - читать интересную книгу автора

его лицо, произнося самые древние и самые страшные проклятия душе дракона и
всему его роду в любом колене и ответвлении. Не было улицы, не было семьи, в
которую бы он не принес смерть. Теперь он ехал по селу на тележке для
мусора, и женщины плевали ему в лицо. Кровь уже не текла из перерезанного
горла. Да и была ли у него кровь, такая, как кровь человека? Может быть, у
него была кровь, но другая, темно-зеленая, кровь дракона, и холодное,
змеиное сердце.

IV

Зачем я пишу эту книгу? Для кого? Зачем я встал со своей постели
откинув два одеяла? Холодно. Эта зима в Петербурге очень холодная. В старом
доме большие окна, и никакие батареи не могут обогреть комнату. Но мне
тепло, под двумя одеялами. Я лежу и смотрю в белые плиты подвесного потолка.
Нескольких плит не хватает. Я часами смотрю вверх и автоматически
переставляю в уме плиты, представляя, какие геометрические фигуры возникнут
от сочетания пустот. И думаю. Нет, впрочем, не думаю. Думать - в этом есть
какая-то динамика. Мое сознание статично. Я просто помню. Я помню все.

Для кого я пишу эту книгу? Никто не будет ее читать, никто не сможет ее
понять. Никто не примет ее. Ни по ту, ни по другую сторону огня. Никому не
нужна такая книга, она не органична ни одной из систем пропаганды. Ни одно
из имен героев книги не обладает шумной известностью, ведь никто и не знал
этих людей, когда они были живы, они были простые люди. В этой книге даже
нет постмодернизма для продвинутой молодежи.

Зачем я встал со своей постели, откинув два одеяла? Для кого я пишу эту
книгу?

Для них. Никто и не знал этих людей, когда они были живы, они были
простые люди. Теперь ничего не осталось и кажется, что их не было. Но они
были. Это мой город - город мертвых, - и я должен выгравировать мемориальную
табличку для каждого дома. Это книга мертвых, и в ней должна быть строчка о
каждом из них. Это мой долг. Для этого я оставлен среди живых. Пока
оставлен.

Моя книга не нужна живым. Она нужна мертвым. Я знаю это. Я помню это,
когда представляю геометрические фигуры, возникающие от сочетания пустот.

V

В тот приезд я не сразу узнал в высокой стройной девушке с большими
глазами Анжелу. Это неудивительно. В последний раз я видел ее еще совсем
ребенком, лет семи-восьми. Она была смешная, лопоухая. Теперь при взгляде на
нее меньше всего хотелось смеяться. Выше меня, а я сам далеко не низок, если
не сутулиться. Красивое, правильное лицо. Яркие, пронзительно синие глаза.
Невеста. Сама Анжела смеялась, говорила, что здесь нет парней, на которых
она не смотрела бы свысока, имея в виду свой рост. Но это от девичьей
стыдливости. На самом деле она была помолвлена.