"Екатерина Садур. Из тени в свет перелетая" - читать интересную книгу автора

учителей не замечали. Они были как глухонемые и слепые одновременно и
хотели, чтобы мы оглохли, ослепли, онемели - словом, стали получше.
А нам учительница наша - перманент, кримпленовый костюм, школьный
журнал под мышкой - запрещала лазать в овраг. "Там ходит убийца детей, -
говорила она, сверкая очками. - У него набор ножей, он украл их из
исторического музея... Помните, мы ходили в музей? Помните ножи? Он прячется
в нашем овраге за кустами сирени... - продолжала Римма Ильинична, дрожа
лицом. - Скоро приедет милиция, его поймают, отдадут под суд. Суд будет
строгий, но справедливый! Приговорят к расстрелу..." Когда наша первая
учительница рассказывала нам о маньяках, у нее даже глаза затуманивались. Мы
слушали затаив дыхание; под конец рассказа она распалялась до крика, рассказ
становился все страшнее и страшнее, и вдруг ни с того ни с сего она
выкрикивала: "Диктант!" Она, сама того не зная, очаровывала нас рассказами
об убийце. В сумерки овраг манил. На "продленке" мы все бежали в овраг. Мы
говорили: "За сиренью", на самом деле мечтали посмотреть на маньяка...
И вот однажды в саду нашли повешенного. Мы все решили, что это он и
есть, наш страх и наша мечта, душитель из кустов сирени.
- Зашел так с улицы и повесился! - негодовала Римма Ильинична,
поблескивая красноватыми радужками. - Никого не спросил! Другое место не мог
подыскать! Это был очень плохой человек! Он плохо, он гадко поступил, потому
что он посмел вот так, никого из нас не спросив, распорядиться собственной
жизнью... Он, наверное, сделал что-нибудь очень плохое и побоялся народного
гнева!
Мы так его и не увидели. Санитары пронесли его мимо нас на носилках под
простыней. Только очертания тела проступали, как у спящего. Водитель "скорой
помощи" спокойно курил в кабине. Последнее, что мы уви-дели, были ступни
повешенного из-под сбившейся простыни, точно такие же, как у живых. Он был
почему-то босиком.
В новую школу я пришла в середине октября, десяти лет, с двумя длинными
косичками, в душном воротнике "стойка", в новой форме навырост с подшитыми
рукавами. Ко мне тут же подошли дети в аккуратных формах и встали в кружок.
Бабка Марина велела мне чваниться, поэтому от-вечала я с важностью, немного
помолчав после каждого вопроса.
- Как тебя зовут? - спросила полная девочка Лида Яготтинцева.
- Оля, - сказала я, помолчав.
- Откуда ты?
- Из Новосибирска, - медленно отвечала я.
- Это далеко?
Я промолчала. Тогда она подошла ко мне и двумя пальцами пощупала
лен-точку в косе. Я важно убрала ее руку...
Моему новому классу я не понравилась, и только вертлявый худенький
Должанский воспринял меня совершенно спокойно, совсем необидно хихикая.
"Его, наверное, самого не любят", - решила я. На большой перемене, когда мы
все переодевались перед физкультурой, дверь в нашу раздевалку распахнулась и
мальчишки внесли голого Должанского. "Уйди с прохода, плоская", - сказали
мне мальчики и бросили Должанского к моей кабинке. Он был как голая кукла из
магазина игрушек.
На уроках я говорила медленно, подбирая слова поумнее, как учи-ла бабка
Марина.
- Говори проще, - сказала мне географичка.