"Екатерина Садур. Из тени в свет перелетая" - читать интересную книгу автора

Мои одноклассники перестали меня дергать, только иногда лупили Должанского.
Он вытянулся, похудел до какой-то синевы, почти до прозрачности, как отроки
Нестерова, только улыбка у него была другая, как рябь на воде. Девочки стали
с ним ласковы.
- Вадик, дай тетрадь по алгебре, - просили они.
Он отказывал. А мальчики встревоженно говорили:
- Ну ладно, говнюк, алгебру гони!
Но он и им отказывал. Тогда они его били и по старой памяти вносили в
женский туалет.
- На, - говорил мне Должанский. - Спиши алгебру!
- Спасибо, Дима, - говорила я - просто я слышала в самый первый раз,
как его мать называет его Димой, - и шла в женский туалет - списывать.
Однажды весной, уже можно было вылезать на крышу, татары притихли от
угроз Корнелия, я оставила окно открытым. Бабка Марина не знала, но я иногда
молилась на ночь по старой памяти из детства: "Ты знаешь мою тоску! Ты
знаешь, почему она! Я не прошу у Тебя ответа, но я умоляю, верни, как было в
детстве, пусть будет так, как было, так же хорошо!"
А когда я обернулась, на крыше у самого моего окна стоял Должанский в
летней курточке. Я не видела его лица из темноты, я только по куртке узнала,
что это он.
- Что тебе надо?
Он молчал.
- Как ты залез?
Он молча стал протискиваться между прутьями оконной решетки. И когда он
наконец все же втиснулся в мою комнату, он сел на подоконник и сказал:
- Надо поговорить...
И я сразу же вспомнила подслушанные мной разговоры моих одноклассников;
было часов двенадцать ночи, и я подумала, что вот наконец-то и у меня
какая-то жизнь.
- Вон мои окна, - сказал Должанский, показав на дом напротив.
- Я знаю...
- Ты, наверное, часто видишь нас с матерью?
- Не часто.
И тут его окно с другой стороны улицы с грохотом распахнулось - в
тем-ноте все звуки громче, - и на улицу высунулась по пояс его мать и вдруг
выбросила тарелку. Тарелка со звоном разбилась об асфальт. Она выбросила еще
и еще.
- Что с ней?
- Напилась! - отвернулся Должанский, пряча лицо.
Тогда я что-то начала вспоминать.
- Она часто пьет, - продолжал Должанский. - Нажирается до беспамятства.
Я уже устал. Я подумал: "Если это так хорошо, если она пьет каждый день и
звереет и ей нравится ее состояние, то, может быть, мне тоже попробовать?
Хотя бы ей назло". Я попробовал, и, ты знаешь, ничего, меня быстро забирает,
даже с пива. А когда она пьет, у нее лицо аж сводит, и видеть я это не
могу...
И меня поразило не то, что Должанский влез ночью ко мне в окно, и даже
не то, что мы с ним никогда нормально не разговаривали и это был первый наш
разговор, а то, что история про пьяную мать и то, как он сидит на моем
подоконнике, пряча лицо, его переживания мне что-то напомнили, словно бы это