"В.Сафонов. Дорога на простор." - читать интересную книгу автора

Гаврюха еще вытянулся, стал длинноног, тонок, но лицо его,
погрубевшее, оставалось без следа бороды и усов, как у мальчика.
Удивительные вещи рассказывал старик.
- Пуста земля стала, - ласково уверял он. - Я-то знаю. Я те скажу:
пусто, кзень, на миру стало. Люди-то, люди повывелись, какие прежде были.
Атамана Нечайка знаешь? Знаешь Нечайка?
- Нечайка?
- Мингала? Бендюка? Десять казаков нонешних на копье поднять бы мог.
Как закрыл очи Бендюк, прах его возвысили на гору высо-окую - все Поле
глядело, чтобы вечно, кзень, жила слава. Да я вот один про то и помню...
Старичок посмеялся чему-то, погладил свои тощие, сухонькие руки,
почмокал губами.
- Струги-лебеди на море черном... Стены Царьграда, колеблемые, как
тростник ветром... Атаманов голос - орлиный клекот... Сила! Девять жен
было у меня - тут на реке, в желтой орде, в сералях бирюзовых. И они,
казачок, не вылюбили той силы, огонь-вино не выжгло. Да, вишь, сама, сама,
кзень, вытекла.
Он утвердительно и как будто сокрушенно покивал головой, но глаза его
светились радостью. И Гаврюха, лежавший подле него на животе, подперев
руками щеки, подумал, что глаза старика похожи на донскую воду.
- Тебе не быть таким, не-е... а все ж, может, возрастешь, добрый
будешь казак. На гульбу идешь... ты не бойся. Ничего, кзень, не бойся.
Смерти не бойся. Чего ее бояться? Всем помирать. На царя в хоромах ветру
дхнуть не дают. А он выйдет, царь, из хором и пойдет один-одинешенек
встречу тому, чего страшился пуще всего. - Он ласково засмеялся. - Ты это
и пойми. Глянь-кось! Я десять, кзень, смертей изведал. Тело года сглодали.
Ничего глодать и не осталось - нечем пугать меня. А я - вот я. Вся жизня -
со мной. Ты послушаешь - тебя поучу. И другого кого еще поучу. Славе поучу
- и жив казачий корень!
Говоря, старик медленно потирал друг о дружку босые ноги и в руках
плел что-то из травинок, словно все его сухонькое тело никак не могло быть
в покое, в ничегонеделаньи, без трудового движения.
Гаврюхе сладко и почему-то страшно было слушать старика. Он знал, что
звали его еще "Столетко", а иные также "Бессмертным". Весь он, иссохший,
темный, с морщинистой кожей, будто присохшей к костям, казался парню
существом непонятной, нечеловеческой породы, и шевелящиеся ноги его,
худые, синеватые, скрюченные, с криво вросшими темными ногтями, напоминали
ноги ястреба. Гаврюха оглядывал свое смуглое, гладкое, стройно-тугое тело
и с радостью думал, что невозможно, невероятно ему дожить до ста и стать
таким.
А дед Антип меж тем поднял глаза на солнце и, встрепенувшись, стал
упихивать торбу под тесину, чтобы случаем не замочило дождем.
- Эх, теплый песочек, согрел старые кости!..
Разминаясь, крикнул:
- А ну, работнички!
Опять затюкали топоры, застучали молотки, запела пила:

Быстро ест,
Мелко жует,
Сама не глотает,