"Р.Сафрански. Хайдеггер: германский мастер и его время " - читать интересную книгу автора

Философским бестселлером рубежа веков, красноречиво выразившим этот
просветительски-бюргерский фривольный настрой, стало сочинение Ханса
Файхингера "Философия как если бы". В этой работе ценности характеризуются
как полезные фикции. Ценности выдумываем мы сами, но если они помогают в
теоретическом и практическом решении наших жизненных задач, то обретают
значение, которое принято называть "объективным".
Этим "как если бы" была проникнута вся эпоха Вильгельма II. Людям вдруг
стало нравиться неподлинное. Наибольшее впечатление производили подражания.
Любой использовавшийся в строительстве материал прикидывался чем-то более
ценным, чем был на самом деле. То было время "обманок": мрамор при ближайшем
рассмотрении оказывался раскрашенным деревом, блестящий алебастр - гипсом.
Новое должно было выглядеть на манер старого: греческие колонны украшали
фасад биржи, фабричное здание напоминало средневековый замок, возводились
даже искусственные "руины"... Увлечение историческими ассоциациями приводило
к тому, что судебные помещения походили на Дворец дожей, в обычных
буржуазных квартирах можно было увидеть стулья эпохи Реформации, оловянные
чаши и оклады книг из типографии Гутенберга, служившие коробками для
рукоделия. Да и сам император Вильгельм был "не вполне настоящим": в его
"воле к власти" главенствующую роль играла именно "воля", а не реальная
власть. Философия "как если бы" требовала инсценировок, жила ими. Никто не
понимал этого так ясно, как Рихард Вагнер, который привлекал все средства
театрального волшебства, чтобы спасти свое время - но, разумеется, спасти
лишь на краткий срок, понарошку, "как если бы"... Все это совмещалось с
весьма и весьма реалистическим, деловым настроем. Именно потому, что настрой
этот был столь очевидно приземленным, деловитым, его приходилось
приукрашивать, подгримировывать, задрапировывать, подшлифовывать и т. п. -
чтобы он производил впечатление чего-то более значимого. В конце концов даже
заправилы официальной германской политики сделали ставку на значимость -
значимость Германии как мировой державы. Ведь если твоя значимость уже
признана, тебе больше не нужно прилагать усилий, потребных для того, чтобы
обрести какое-то реальное значение.


63

Это смешение реалистических установок, с одной стороны, и настроений в
духе "как если бы" - с другой, проторило путь для проникновения в Германию
американского прагматизма - идей Уильяма Джемса [1] и Чарльза Пирса [2].
Прагматизм, как известно, отказывается от поисков абсолютной истины. Истина
уже не рассматривается, как прежде, в ее неразрывной связи с миром идей, а
низводится до положения одного из социальных принципов саморегулирования
того или иного процесса развертывающейся во времени деятельности. Критерием
истины становится практический успех; это относится и к так называемым
"ценностям". Теперь свидетельством их подлинности считается уже не
сомнительное и никогда в достаточной степени не доказуемое соответствие
идеальному бытию, а способность производить какой-то практический результат.
"Дух" - это то, что он производит. Прагматизм заменяет прежнюю,
"корреляционную" теорию истины теорией эффективности. Теперь уже не
приходится бояться заблуждений, потому что после исчезновения объективного
критерия истины заблуждение впервые утратило свое онтологическое качество