"Франсуаза Саган. Потерянный профиль" - читать интересную книгу автора

позвала на помощь Юлиуса и сделала это почти машинально.
Два месяца спустя я ужинала в фойе Оперы. Закончилось выступление
русской труппы. Удобно устроившись между Юлиусом А. Крамом и Дидье Дале, я
слушала болтовню собравшихся вокруг парижских балетоманов. Уже подали
десерт, и за это время были преданы закланию один писатель, два художника и
четыре или пять частных лиц. Дидье Дале, сидевший рядом со мной, слушал
молча. Он питал отвращение к подобным экзекуциям, и за это я его особенно
любила. Это был высокий немолодой парень, очень обаятельный, но с давних пор
любивший очень красивых, очень грубых и очень молодых мужчин. Никто никогда
их не видел, правда, не потому, что он их прятал, но потому, что, в силу
особого вкуса, его постоянно тянуло к настоящей шпане, к хулиганам, которые
бы очень скучали на обедах, где его обязывали бывать профессия и среда. Если
исключить эти его неистовые и злополучные похождения, настоящий его дом был
здесь, среди этих людей с черствыми сердцами, которые слегка презирали его,
но не за его образ жизни, а за те страдания, которые он из-за него постоянно
испытывал. В Париже можно быть кем угодно, важно преуспевать.
Бальзак это хорошо сказал. Я думала об этом, глядя на покорный профиль
моего друга Дидье. Он стал моим другом случайно, вероятнее всего потому, что
в глазах этих людей покровительство Юлиуса и г-жи Дебу поначалу выглядело
каким-то неопределенным, и они сажали меня в конце стола, то есть рядом с
ним. Мы выяснили, что нас приводят в восторг одни и те же книги, а позднее,
что оба мы любим беззаботность и смех от души, и это сделало нас сначала
сообщниками, а потом, после нескольких встреч, и друзьями.
Моя организованная жизнь нравилась мне все больше и больше. Мой
журнальчик, несмотря на малый тираж, весело барахтался на поверхности. Его
редактор Дюкре интересовался моими статьями. Время я проводила, бегая по
выставкам и мастерским художников. Это приводило меня в энтузиазм, а иногда
и нервировало, но поток параноической, мазохистской и все же захватывающей
болтовни этих фанатиков живописи увлекал меня. Для человека, не привыкшего
считать деньги, я довольно сносно выходила из положения. Надо заметить, что
г-жа Дюрен, моя квартирная хозяйка, несмотря на удивительно алчное выражение
лица, вела себя как ангел. Ее горничная занималась бельем, химчисткой,
делала для меня кое-какие покупки - и все за смехотворно малую плату,
вносимую мной за жилье. Эта квартира должна была стоить раза в три дороже, и
я не переставала удивляться, глядя на плотоядный рот моей хозяйки. Проблема
моих туалетов была решена или почти решена с помощью г-жи Дебу. Она была
довольно хорошо знакома с директором ателье "Одежда на прокат". Я могла в
любое время прийти туда и, не тратя ни копейки, выбрать на сегодняшний вечер
все, что мне понравится. Закройщик уверял меня, что это делает ему рекламу,
но я плохо понимала, каким образом. То, что я постоянно сопровождала Юлиуса
А. Крама, также не могло служить объяснением: ни один журнал никогда не
упоминал о нем и о его состоянии.
Почти каждый второй вечер я проводила с Юлиусом А. Крамом и его веселой
компанией. В другие вечера я навещала старых друзей или, сидя дома,
углублялась в пространные очерки по живописи. Постепенно я все серьезнее
бралась за дело, и мысль о том, что однажды я смогу помочь какому-нибудь
художнику или даже сама открою большой настоящий талант, уже не казалась мне
невероятной. А пока я писала незначительные, чаще всего хвалебные статейки о
незначительных, но зато симпатичных художниках. Иногда кто-нибудь
заговаривал со мной об этих статьях, и тогда я испытывала некоторую