"Франсуаза Саган. Потерянный профиль" - читать интересную книгу автора

Потаскухой! Да вовсе нет!
- Что вы думаете о моих отношениях с Юлиусом?! Что об этом думают
все? - Мне казалось, что вам нет дела до того, что думают все, - промямлил
он.
- Ваш брат вывел меня из себя.
Он в затруднении тер руки.
- Я знаю, - сказал он, - что вы не любовница Юлиуса и не хотите ею
стать. Но люди считают наоборот. Они не могут представить себе, что вы
можете вести такой образ жизни, как они, работая в этом журнальчике.
- И, тем не менее, это так, - возразила я. - В Париже очень легко
устроиться.
- Конечно, - согласился он как бы сожалея, - но они думают, что вы
устроились иначе.
- А Юлиус, - спросила я, - вы думаете, Юлиус тоже ждет от меня чего-то
другого?
Он поднял голову и посмотрел на меня как на идиотку.
- Само собой! - ответил он. - Юлиус вбил себе в голову заполучить вас,
так или иначе. А Юлиус - человек, который никогда не отступает.
- Вы полагаете, он меня любит?
Наверное, в моем вопросе было столько недоверия, что он расхохотался.
- Не знаю, любит ли он вас, но, в любом случае, он хочет обладать
вами, - ответил он. - Юлиус самый великий собственник, какой только может
быть.
Я тяжело вздохнула и проглотила остаток виски. Решительно, в этом мире
мне предназначена роль добычи. С меня довольно. Завтра я поговорю с Юлиусом.
Узнав о моем решении, Дидье, подняв глаза к небу, заверил меня, что мне не
удастся вытащить из Юлиуса ни слова. "Объяснения, - добавил он, - никогда ни
к чему не приводят". Он знает это из опыта. Вот тут мы и заговорили о
Ксавье. И я узнала, что один мужчина может быть таким изощренно жестоким по
отношению к другому, как ни одна женщина. В ужасе слушала я рассказ о ночных
барах, о джунглях порока; рассказ, где каждое имя звучало как угроза, любое
ожидание было пыткой, а согласие выглядело унижением. Самое худшее было то,
что, выражая все это таким скромным, таким целомудренным языком, он не
ослаблял, а усугублял остроту своего рассказа, и, что особенно любопытно, я
обнаружила в нем самом тот вкус к несчастью, который был так присущ Алану. В
себе самом, а не в предмете своей любви находил он страдание и, наверное,
наслаждение. И совсем неважно, любит ли он мужчину или женщину - в любом
случае он будет несчастен. Ушел он очень поздно, казалось, утешенный, более
или менее умиротворенный, а я легла спать со стыдливым чувством облегчения.
Что бы ни случилось, придет утро, и я опять проснусь, насвистывая охотничью
песенку.
Однако события следующего дня развивались не в ритме охотничьей
песенки, а скорее вальса-размышления. Привыкнув надеяться, что время
покажет, я недоверчиво относилась ко всяким решениям, а уж в моем случае еще
менее доверяла решениям, принятым вечером, нежели тем, которые приходили
средь бела дня. По-видимому, это предрассудок: опыт показал, что ночные были
не более губительны, чем дневные. Короче говоря, ночь не оказалась мудренее
утра, и я ходила вокруг телефона, стараясь убедить себя объясниться с
Юлиусом. Лишь к пяти часам, не зная, куда себя деть, без малейшей
убежденности, я решилась и, позвонив, объяснила Юлиусу, что нам нужно срочно